Черный ястреб. Джоанна Борн

к кому-то: – Подержите-ка.

      – Я шла очень медленно, – с трудом произнесла Жюстина. – Я должна рассказать. Газеты…

      – Потом, – прервал ее Хоукер. – Поговорим потом.

      Теперь она точно знала, что не умрет. Хоукер растолкает ее и заставит говорить, если поймет, что ее жизнь висит на волоске. Он будет жестоко настойчив в своем стремлении вытянуть из нее информацию. Уж в этом на него можно положиться.

      – Вокруг дома все спокойно, – раздался еще один мужской голос. Над Жюстиной склонилось угрюмое лицо, покрытое шрамами, а потом снова исчезло из виду. Уильям Дойл.

      А потом Хоукер приказал кому-то порасспросить жителей с Микс-стрит. Возможно, кто-то что-то видел.

      И посреди всего этого – бормотание хирурга:

      – Ну нет, ты от меня просто так не уйдешь, сукин сын! Как кровит, черт возьми! Мне необходимо… Да держите же кто-нибудь эту проклятую женщину!

      Боль то усиливалась, то немного стихала. Тихо разговаривая сам с собой, хирург накладывал швы на рану.

      – Отличное тело. Здоровое. И ни грамма жира. Полагаю, она одна из вас, – вновь раздался голос хирурга.

      – Да. Не дайте ей умереть, – ответил Хоукер.

      – Дойл… – начал кто-то и невнятно забормотал дальше. – Льет как из ведра… Нашел его под…

      – Взгляну позже, – произнес Хоукер.

      Раздались и другие голоса, но Жюстина уже не различала слов. Кромешная тьма начала наваливаться на нее со всех сторон, точно сотня мягких черных подушек. Однажды ей довелось спать на постели с черными бархатными подушками. Это было в Вене. Ее тело пронзила резкая боль, когда чьи-то руки подняли ее со стола. Углы комнаты закружились в бешеном водовороте.

      – Вы знаете, что делать, – произнес хирург. – Наблюдайте за ней. Следите за тем, чтобы рана не начала кровоточить снова. Положите ее в постель и не позволяйте двигаться.

      – Уж не сомневайтесь, – ответил Хоукер.

      – Варвары! – Жюстина не стала называть присутствующих кретинами и безмозглыми идиотами, хотя они того заслуживали. Ведь она – сама кротость и терпение. – На мне нет одежды. Сделайте же что-нибудь.

      Ее отнесли на второй этаж мимо большого зеркала, висевшего на стене, мимо карт в рамках. После стольких лет руки Хоукера все еще были такими же желанными, как хлеб с молоком для изголодавшегося путника.

      «Я так и не смогла забыть».

      Его нельзя было назвать слишком высоким или мускулистым. Во всяком случае, по силе он вряд ли сравнился бы с ходячей горой – Уильямом Дойлом. Хоукер таил в себе угрозу тонкого и чрезвычайно острого лезвия. Его сила не бросалась в глаза. И все же кости его были крепки, как сталь, а мышцы напоминали туго скрученные канаты.

      Жюстина услышала, как стоящий у подножия лестницы Уильям Дойл сказал кому-то:

      – Она слишком стара для тебя, приятель. Даже в свои двенадцать лет она была стара для таких, как ты.

      Очевидно, один из молодых людей, находящихся в холле, заинтересовался ее наготой, и ускользающее сознание Жюстины нашло это забавным.

      Глава 3

      Эйдриан Хоукхерст,