Очертя голову. Маргарита Ардо

Поспешно ткнув ключом, выскочили из синей калитки на улочку, ведущую к морю. Миновали открытую сонным евреем с живописными пейсами, как у раввина из старой комедии, неказистую лавку кошерных продуктов, рванули через зебру, обогнав мотоциклистов. По сторонам проносились закрытые жалюзи итальянской забегаловки, разрисованные размашистым граффити, буйно заросшие нежными голубыми и розовыми цветами средиземноморские заборы и ушедшее всем составом в отпуск турбюро.

      Я запыхалась и чуть не сбила худую француженку, устанавливающую манекен в лавке с футболками на углу улицы. В нос с набережной пахнуло морем, креветками и апельсином, у меня заколол бок, и Даха остановилась. Я посмотрела на неё вытаращенными глазами и переводя дух, тяжело спросила:

      – Неужели у вас на самом деле всё так быстро раскупают?!

      – Нет! – вдруг расхохоталась Даха и ткнула в меня пальцем.

      Я моргнула. Пляжная сумка съехала с моего плеча и шлёпнулась на асфальт. Я подобрала её в совершенном замешательстве.

      – Тогда зачем мы так бежали?

      Даха весело наморщила нос, похожая на мышку из мультика, и заявила:

      – А как ещё убегать от твоего плохого настроения? И от твоего надутого Паши?

      Вот как? Я облизнула пересохшие губы и, взявшись за бок, выдохнула:

      – Тебе надо было у нас в школе вместо Чайника физкультуру вести.

      – Чтобы я? Физкультуру? В Новочеркасске?! – хохотала Даха. – Ни за что!

* * *

      На душе отлегло. Мне иногда кажется, что я, как флюгер, мгновенно перенимаю настроение того, кто рядом, тем более, если он для меня важен. Даха могла конкурировать с солнцем над морем, так что и я заулыбалась.

      – А ярмарка вообще существует?

      – Ага, – кивнула подруга и махнула рукой в сторону порта. – Вон там, через три улицы.

      Переводя дыхание, мы пошли молча вдоль просыпающихся сувенирных лавочек, оставляя море и полоску песчаных пляжей по левую сторону. Фрежюс разговаривал с нами криками альбатросов, плеском волн и шелестом пальм, сигналами машин на узкой дороге рядом, звуками раскручиваемых ролл-ставней в бесконечных ульях лавочек с прованскими травами, кепками и майками Filo, соломенными шляпками, надувными матрасами, бумерангами, мячами, с холодильными прилавками, заставленными ванночками с мороженым. Фрежюс разговаривал по-французски, и это можно было слушать бесконечно, как музыку.

      – Что у вас с Красиковым происходит? – прервала симфонию морского города Даха.

      – Да так, ничего…

      – Ну не хочешь, не говори.

      – Неужели что-то видно со стороны?

      – По нему нет. Он самоуверенный в собственном великолепии и неподражаемости тюлень.

      – А я?

      – А ты не тюлень, – ласково сказала Даха и погладила меня по плечу. – И мне кажется, что ты… немножко потерянная, что ли?

      Я подумала о Луке, о его вчерашнем визите, о буре в собственных бёдрах и о его глазах, но рассказать обо всём этом Дахе – означало бы признать, что всё это на самом деле происходит! Нет уж, проще дуться на Красикова!

      Признаться,