Мальчик и штык. Виктор Бычков

не знала, что делать ей, и как быть дальше.

      А потом маме стало плохо прямо на площади у колхозной конторы.

      – Началось! – сказала бабушка Степанида и под руку повела маму домой.

      Ей помогали ещё женщины.

      Надька тоже пошла с ними, но её не пустили в баню.

      Именно там должна была родить мамка.

      Женщины кинулись вычищать всё в бане, в предбаннике. Готовить к родам.

      И Надя суетилась рядом, пыталась помочь молодицам. Но её прогнали.

      – Успеешь порадоваться, Надежда, и нагореваться ещё успеешь. Вот какая она, бабья доля, – сказала бабушка Степанида. – У тебя всё впереди, а пока ступай гулять. Не мешай.

      А куда гулять, если мамка там, в бане? За мамку страшно.

      И ребятня деревенская грозилась Надьке.

      И за папу стыдно.

      Вот и получается, что она осталась одна. Есть и мама, и папа, и друзья, а Надя одна. Некому поделиться своим горем, не к кому пойти, не с кем поговорить, погулять.

      Расплакавшись, Надя спряталась в сарае, в стайке, где телка держали.

      И уснула прямо в уголке на охапке свежей травы, которую она же и нарвала сегодня утром.

      Когда уже к вечеру Надя зашла в дом, мама лежала на кровати в передней хате, рядом сидел папа.

      – Братик у тебя родился, Наденька, – сказал ей папа. – Братик Адольф родился.

      Но голос был какой-то не радостный, не такой, как ожидала Надя.

      А мама плакала.

      – Какой Адольф, что ты удумал, Вася? – шептала сквозь всхлипы она. – Какой к чёрту Адольф, отец? Да-нил-ка! Даниил! Понял, дурная твоя голова.

      – Если ещё раз произнесёшь это имя, – папа подскочил с табуретки, – я тебе… я тебе… я не знаю, что с тобой сделаю! Я, может, это ради вас, вот! Чтоб выжили вы в это страшное время.

      Таким злым Надя ещё ни разу не видела папу.

      И даже не кинулась к папе на шею, как это делала она всегда после их разлуки.

      Не кинулась. Потому что она испугалась. И тоже сильно-сильно.

      Потому что папа походил на чужого злого дядю. А не на того, каким она знала его до этого, знала до войны.

      Когда папа выбежал из хаты, громко матерясь и размахивая руками, мама вытерла слёзы, подозвала Надю к себе.

      – Иди сюда, дочушка. Посмотри, какой у тебя братик Данилка, – и показала на свёрток, который лежал рядом с мамой.

      Его-то, свёрток этот, Надя так сразу и не заметила.

      Мама легла на бок, отвернула уголок пеленки.

      Маленькое, сморщенное, красное, почти старческое личико выглядывало в глубине свёртка.

      – Ой! – всплеснула руками Надя.

      Она ожидала увидеть совершенно другое лицо, вполне себе личико маленького человечка. А тут вдруг…

      – Ой, мамочка! – опять всплеснула руками Надя. – А как же… – слова застыли где-то глубоко-глубоко.

      Она растерялась, осталась стоять у кровати, прижимая руки к груди.

      Улыбка мамы немного успокоила её.

      – Глупенькая, – улыбнулась мама. – Так надо. Посмотришь через недельку-другую,