Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет». Марат Гизатулин

боготворить Сталина, как боготворил его до самой смерти и её муж. Поэтому вызывают сомнения вот эти слова Дмитрия Быкова:

      Трудно, впрочем, допустить, что в 1938 году Окуджава так уж верил в непогрешимость «кремлёвского усача». Думаю, его отношение к Берии определил арест матери, а отделять Сталина от Берии он вряд ли был склонен даже в отрочестве. Всё-таки слышал разговоры, бывал в Грузии… Вероятнее всего, его окончательное прозрение относится к середине сороковых, но невозможно сомневаться, что «красным мальчиком» он перестал быть именно с тех пор, как взяли Ашхен. Отсюда – и часто упоминаемое пьянство, и девки, и даже воровство: гори всё огнём!

      Не знаю, определил ли арест матери отношение Булата к Берия, – тоже сомневаюсь, ведь в их семье оно всегда было негативным (и это дальше подтверждает сам Быков), и вряд ли он мог услышать об этой личности что-то хорошее из уст своих родителей. Но откуда известно, что отделять Сталина от Берии он вряд ли был склонен даже в отрочестве, совершенно непонятно. Всё-таки слышал разговоры, бывал в Грузии? Так ведь его отец там тоже бывал и даже работал на ответственных постах. И никакие разговоры, да что там разговоры – споры до хрипоты с братьями и сёстрами не смогли изменить его восторженного отношения к Сталину, хотя его братья давно знакомы были с Кобой и хорошо знали ему цену. И уж тем более Булат не перестал быть «красным мальчиком» после ареста матери, нет! Скорее, он был готов поверить, что его родители действительно шпионы и предатели, чем разувериться в Сталине, и он об этом не раз говорил журналистам. И совсем уж странно увязывать с верой в Сталина приведённые в цитате часто упоминаемое пьянство и тем более девок. По-моему, здесь больше возраст, гормоны и окружение виноваты.

      Далее – о том, куда обращалась мама в поисках защиты мужа. Дмитрий Быков пишет:

      А в конце 1938 года, когда Булату было уже четырнадцать, забрезжила надежда: убрали Ежова. Приказ о его снятии и назначении Берии был обнародован 8 декабря 1938 года. Ашхен почти сразу добилась приёма у нового наркома.

      Марат Гизатулин в очерке «Времени не будет помириться» придерживается другой версии: он полагает, что Ашхен была у Берии ещё в 1937 году, съездив для этого в Тбилиси. Тогда Берия был ещё первым секретарём Заккрайкома, секретарём ЦК Грузии, – до его перевода в Москву оставался год, – и Ашхен в 1980 году рассказывала грузинскому исследователю Гизо Зарнадзе, что попала к нему на приём именно тогда. Возникает, однако, вопрос – почему она искала у Берии заступничества от НКВД? Чем мог партийный руководитель Закавказья помочь в деле о вредительстве на Уралвагонзаводе? Можно было апеллировать к давнему знакомству, но отношения семьи Окуджава с Берией были не особенно приязненными уже в двадцатые годы.

      Начнём с конца. В качестве одного из аргументов несостоятельности моей версии здесь говорится о давних неприязненных отношениях между семьёй Окуджава и Лаврентием Берия. Но тогда не работает и версия самого Быкова, ведь по ней Ашхен тоже пошла на приём не к кому-то другому,