столь малом участии во внешней жизни она могла вызывать в ком-то зависть или ненависть, а друзья – да, имелись, но в невеликих количествах и, в основном, неблизко, и так необщительная от природы, она еще вольно или невольно оказалась в своего рода изоляции, поскольку к телефонам относилась враждебно с самого рождения, писать письма тоже не очень любила, от руки особенно, ибо и без того свои тексты излагала вручную, допотопным по мнению большинства современных бумагомарак методом, утомляя пальцы и глаза, „емельки“ еще куда не шло, но и тут имелась закавыка, в „почтовый ящик“ она заглядывала не каждый день, а ведь электронный монстр того и ждет, двадцать четыре часа тебя не видел и тут же начинает требовать „визуальной верификации“, пароль, который известен одному тебе, для него ничего не значит, а нелепые каракули, которые открыты всем, почему-то считаются панацеей от любопытных, и никто ведь не спрашивает тебя, хочешь ли ты, чтобы твою переписку, как шкатулку с драгоценностями, ограждали рядами нечитаемых букв, своего рода виртуальной колючей проволокой, нет, ее просто протягивают, не интересуясь, с какой стороны остался хозяин ларца, словом, современная цивилизация создает новые возможности для садистов, интернет вроде избавляет тебя от контактов со всякими чиновниками, но вот пожалуйста, не можешь не только прочесть полученные письма, но даже, фигурально выражаясь, взяться за перо. Марго, во всяком случае, не могла, каракули вызвали у нее отвращение и даже ярость, иногда Михкель терпеливо „вскрывал“ ее почту, но каждую минуту отрывать человека от работы не будешь, а там и желание кому-то черкнуть пару строк пройдет безвозвратно. Так что держать в тайне свалившуюся на нее напасть не представляло труда, она и держала, и не из страусовой политики, а просто Марго терпеть не могла болезней, и ей невыносима была мысль, что ее будут жалеть. Потом пожалуйста, если вам будет благоугодно, проливайте слезы над могилкой, но не теперь, потому она пряталась, на телефонные звонки не отвечала, а случайные встречи на улице ей не угрожали, ибо зима продолжалась, снег валил и валил, и выходить из дому было пыткой, разумеется, она себя заставляла, но дальних прогулок, как летом, они не совершали, Михкель и сам зиму не жаловал, а уж Марго тут была согласна с Данте на все сто, неудивительно, что наихудшее местечко в аду тот изобразил в виде какой-нибудь Скандинавии, собственно, для итальянца оно естественно, не случайно ведь зима по-итальянски inverno, почти inferno, кто знает, может, именно это созвучие и вдохновило его на водворение в ад льда и прочих зимних красот, ведь по правилам в преисподней должно быть жарко… Красот! Ха! Что красивого в унылом зимнем пейзаже находят люди, Марго понять не могла, снег она ненавидела, всегда, всю жизнь, с младенчества, видимо так, хотя, когда однажды сестра ее лукаво спросила, как насчет катания на санках в раннем детстве, она призадумалась, в памяти, как водится, всплыл давно позабытый эпизод, в возрасте весьма нежном, вроде дошкольном, она играла с двоюродными