Сон и другие мистические истории. Гоар Маркосян-Каспер

и потрепанными манжетами, а она этого не видела, хоть и ходила с ним в гости, а театр… а давно ли они были где-то вместе? Попытавшись припомнить, Регина поняла, что это дело невыполнимое, слишком глубоко, под многими пластами новых погребены старые воспоминания о спектаклях или фильмах, на которые ее водил Дереник, впрочем, сама она довольно часто ходила в оперу или филармонию, не пропуская ни одних сколько-нибудь заметных гастролей, бывала и в гостях, но происходило это обычно вне семьи, в кругу подруг и сослуживиц, чаще разведенных, одиноких, так что Регине казалось бестактным брать мужа третьим, к примеру, на концерт, куда сговорилась идти с незамужней однокурсницей или овдовевшей коллегой. Она всякий раз объясняла это Деренику, и всякий раз он понимал, никогда Регина не слышала от него хотя бы вполголоса произнесенного «а как же я?» – ну и зря, ну и не надо было столь безропотно позволять отодвигать себя – так, еще более ожесточаясь от собственной жестокости, укоряла она мысленно мужа, готовая уже даже потертые воротники поставить ему же в вину, вскидывалась и мгновенно остывала. Нет, сказать, что она совсем не покупала ему новых вещей, было бы несправедливо, напротив, в клинике, как и повсюду, торговали вовсю, приносили, уносили, надбавляли, скидывали, предлагали ей, как и прочим, и Регина имела обыкновение покупать без раздумий все, что подходило по размеру мужу или дочери, мужу не меньше, чем дочери. Да, но покупая, она никогда не удосуживалась просмотреть гардероб мужа, выяснить, в чем есть необходимость, и вот теперь перед ней лежали комплекты так и не надетого белья, много, добрый десяток, а вот носки были сплошь штопанные. Штопала, конечно, мать, Регина даже приблизительно не представляла, как это делается, но ей и не надо было представлять, она могла бы купить новые – если б только знала, что носки ее мужа нуждаются в штопке. Сам Дереник был к одежде равнодушен, ходил из года в год в выцветших джинсах, мог неделями не снимать с себя один и тот же старый, вытянувшийся и деформировавшийся от множественных стирок свитер, игнорируя более новые, костюма он не надевал почти никогда, в последний раз Регине удалось обрядить его в парадную темно-серую тройку по случаю банкета, приуроченного к защите ее кандидатской, а было это давно, десять с лишним лет назад. Десять лет, а как быстро они прошли, десять да восемь – восемнадцать лет брака, пролетели, не оставив после себя ничего, кроме разрозненных воспоминаний да шестнадцатилетней дочери, все более и более походившей на отца, особенно, с тех пор, как того не стало. В молчаливом семействе – ибо состоявшее теперь из трех женщин семейство отнюдь не выглядело более сплоченным, и особого желания и готовности слушать друг друга не замечалось, напротив, в квартире обычно стояла почти гробовая тишина, во всяком случае, в те часы, когда Регина бывала дома – в этом молчаливом семействе самой бессловесной оказалась Анушик. Не то чтоб она выглядела забитой или безгласной, но робости в ней с годами не убавлялось, а мечтательность прирастала