Ветер Севера. Риверстейн. Марина Суржевская

не помню, как я неслась по лестнице, как выскочила в коридор и за дверь, очнулась уже возле каменной стены ограды. Но и она не удержала меня. Я учуяла пролом прежде чем увидела, пролезла в дыру и что есть мочи припустила между деревьев. Мшистые холодные валуны и разлапистые ели были мне милее высоких стен Риверстейна, который хищной птицей наблюдал за моим бегством и, казалось, сейчас встряхнется, взмахнет черными крылами и кинется за беглянкой.

      Но, конечно, Риверстейн остался на своем месте, а я заползла хорьком под склонившиеся до земли колючие ветви, закопалась в осыпавшуюся желтую хвою и затихла. Сквозь тонкие иголки лениво сочился тусклый осенний свет, успокаивая меня, сосны тихо шептались, склонялись макушками, остро пахло смолой и меня отпускало. Словно камень-валун, придавивший грудь, становился поменьше, истончался, ссыпался песком…

      Я уснула.

      И проснулась не от собственного крика, а от беличьей возни над ухом. Белка, еще не сменившая наряд на рыжий, и кусками серая, отчего казалась какой-то куцей, деловито рылась в хвое, то ли проверяя свои запасы, то ли пряча новые. На меня она косилась с опаской, но без испуга, видимо не принимая жалкую кучку, свернувшуюся в лесном шатре, за нечто, представляющее опасность.

      Какое-то время я еще наблюдала за ее сосредоточенной мордочкой и проворными лапками, потом потянулась, разминая озябшее и затекшее тело. И выбралась из-под гостеприимной ели.

      ***

      Конечно, в Риверстейн я вернулась. Я хотела остаться в лесу, но жить в нем не умела. Наставницы очень удивились, увидев меня. Воспитанницы сбились кучкой, рассматривая мои грязные коленки и ладони, одежду и волосы, в которых запуталась хвоя. Все были уверены, что глупую девчонку съели в лесу волки, и даже не пытались меня искать, рассудив, что на все воля Пресветлой Матери. На вопросы, где была, я пожимали плечами. Мне не обрадовались, но и выгнать не решились. Оставили в приюте до приезда вестника, надеясь, что тот решит, что делать с подкидышем. Но зима настала неожиданно быстро, дороги приграничья замело снегом, покрылись корками топкие озерца, и вестник прибыл только к весне…

      И то махнул равнодушно рукой, мол «мне-то девчонка на что, воспитывайте…» Да и матушка-настоятельница пожала плечами, живет – не выгонять же…

      Я же за зиму как-то освоилась, да и обитатели Риверстейна ко мне привыкли. Не полюбили, просто смирились с моим присутствием, как смиряется человек с досадной осенней хлябью или женщина – с первой обидной сединой. Вроде и не хочется, и страшновато, а куда ж денешься? На все воля Пресветлой Матери…

      ***

      Обитатели Риверстейна боялись леса, сторонились, прятались за каменными стенами. Мне же, напротив, его стены казались ловушкой, и лишь за оградой я чувствовала себя вольготно. И как ни странно – в безопасности. Голоса диких зверей, повергавшие в ужас воспитанниц и заставлявшие наставниц обносить голову защитным полусолнцем, я слушала, как песню, и мне они нравились гораздо больше унылых песнопений Аристарха.