Ветер Севера. Риверстейн. Марина Суржевская

мелочи… То, что подскажет, где они находятся и как туда попали.

      – Мне это не нравится, – хмуро отвернулся парень. – Я не хочу! Там так жутко. К тому же я не контролирую это. Все случается само собой, иногда я засыпаю и словно попадаю в тело одного из детей.

      – Им тоже там страшно и жутко,– жестко сказала я.– Только эти дети на самом деле сидят в яме, а ты нет!

      Данила пристыженно отвернулся.

      – Я попробую. Попробую рассмотреть больше.

      – Вот и хорошо,– сказала я, поднимаясь. Пора было возвращаться, а то еще хватятся меня, искать начнут. Кстати, – вдруг вспомнила я, – у вас в Пустошах не происходит ничего… необычного?

      – Вроде, нет, – почесал затылок парень. – Разве что вдовица купеческая вчера чуть избу не спалила с испугу, еле залить успели, хорошо осень на дворе, огонь лизнул только, да и издох. А летом бы и головешек не осталось!

      – А что случилось?– заинтересовалась я.

      – Да почуялся ей покойный муж сдуру. Блажила на все Пустоши, мол, зашел в сени и кулаком на нее машет, как при жизни махал, особенно спьяну. Баба-то перепугалась, свалилась от страха на пол, лучину сбила. Да пока без чувств валялась, огонь с лучины на одеяло перекинулся, а там и оконные занавеси занялись. Соседка козу только подоила, через огород в избу шла, вот и увидела, как из купеческих окон дым валит! Вытащили купчиху, дом только с одного бока подгорел, а она все плачет, да про покойничка орет! Вот ненормальная! Ладно, Ветряна, бывай! Ты заглядывай, я завтра приду, если получится!

      И Данила осторожно выглянул в щель, убедился, что рядом никого нет и, скользнув из часовни, растворился в ельнике.

      Я спустилась по истертым ступенькам, размышляя о не в меру ретивых местных покойничках. К вечеру заметно похолодало, северный ветер рассерженно швырял в лицо мелкую ледяную стружку – то ли ледяной дождь, то ли мокрый снег. Звезд не видно, небо затянулось хмурой свинцовой тучей, брюхом цепляющейся за острые вершины сосен. В редких прорехах, как во вспоротых ранах, бледно серебрился молодой месяц.

      В ельнике, куда скользнул Данила, лежит густая, плотная тень, и кажется, что кто-то смотрит оттуда на меня, наблюдает. Я поежилась, всматриваясь в темноту. Стало неуютно и страшно.

      – Данила? – неуверенным шепотом позвала я.

      Тьма не ответила, но словно стала еще плотнее и гуще, мелькнули желтые звериные глаза. Я отпрянула. Волк! Неужели подошел так близко к Риверстейну? И я здесь совсем одна, и глупый Данила убежал через ельник, может, его уже доедает под ближайшим кустом волчья стая?

      Задохнувшись от страха, я попятилась, стараясь не делать резких движений. Казалось, что стоит повернуться спиной, и зверь нападет, одним прыжком преодолеет разделяющее нас расстояние, плавно, как не способен человек, как…

      – Арххаррион, – выдохнула я.

      Тьма словно замерла, потом чуть расступилась, позволяя мне увидеть его. Он стоял там, прислонившись плечом к стволу, все те же брюки и сапоги, голый торс. Вместо плаща укутавшись в тень.

      Я развернулась