Резкое похолодание. Зимняя книга. Анна Старобинец

к мраморному парапету и запрокинул голову.

      Потолок был очень странный. Этакий купол, выстланный мелким желтым кафелем. В центре купола красовался большой круг с примитивной, точно сделанной умственно отсталым ребенком, мозаичной картинкой: грязно-бурые облака на грязно-синем фоне. В другом конце потолка из кружка поменьше вылезала радуга совершенно невообразимых цветов: с правилом «каждый охотник желает знать…» ребенка явно никто не ознакомил. Еще там был треугольник с каким-то совсем уж абстрактным сине-красным не то небом, не то извержением вулкана… Но самое странное – по потолку были разбросаны, абсолютно бессистемно, отрывки из стихов Маяковского и просто отдельные слова.

      Маяковского я в свое время читал много – в домашней библиотеке имелось полное собрание сочинений, – так что цитаты узнал. На выходе из подземелья, кляксами разбрызганные по потолку, они смотрелись более чем странно.

      «И небо, в дымах забывшее, что голубо», – гласила центральная надпись.

      «Прочел я зовы новых губ» – чуть сбоку. Рядом с «зовами» разместилась почему-то аршинная буква «Я». «На чешуе жестяной рыбы» уехало в противоположный конец потолка. Гигантское «ХОРОШО!», вообще ни к чему, кажется, не относящееся, растянулось на несколько метров. Похоже, умственно отсталый ребенок, оформлявший здесь интерьер, поразвлекся на славу.

      На самом видном месте располагались строки:

      Серьезно.

      Занятно.

      Кто тучи чинит,

      Кто жар надбавляет солнцу в печи…

      И чуть ниже:

      Все в страшном.

      Этого стихотворения я не знал. Все в страшном? Как это понять – в страшном?..

      Я пошарил глазами по потолку и наконец обнаружил одиноко висящее «порядке».

      – Все в страшном, – повторил я про себя и выбрался наружу.

      – …Мне страшно, страшно, когда ты так говоришь! – взвизгнула Валя. – И вообще, я не пойду теперь никуда! Плевала я на твою «Маяковскую», и на колонны, и на глубокое залежание!

      – Не залежание, а заложение, – машинально поправил Лев.

      – Хватит меня учить! Иди девку свою учи!

      – Валя!..

      Был сентябрь, тридцать восьмой год, выходной, листья, солнце и впервые за несколько дней тепло; они собирались прогуляться пешком до новой станции метро, но уже в дверях увязли в очередной ссоре.

      – …Не пойду я с тобой!

      – Не хочешь – не ходи, – сквозь стиснутые зубы прошипел Лев. – Только не вопи ты, ради бога, как резаная на весь подъезд. Соседи услышат, неудобно.

      – Что тебе неудобно?! А по бабам бегать тебе удобно?

      – Я сказал: не ори. Постыдилась бы – перед посторонними людьми…

      – А мне стыдиться нечего! Стыдиться тебе надо! И не перед посторонними – плевала я на твоих посторонних! – а передо мной вот! И перед ребенком твоим!

      – Да тише ты!

      – А ты меня не утихомиривай, тоже мне, интеллигентный какой нашелся!

      – Да уж поинтеллигентнее некоторых, с хлебозавода!

      – Да