Резкое похолодание. Зимняя книга. Анна Старобинец

первую очередь его отличало от меня то, что он был страшен. Действительно страшен. Возможно, он таким и родился – рождаются же время от времени уроды! – и все же чутье подсказывало мне, что его внешность была, так сказать, благоприобретенной. И что она имела какое-то отношение к этому самому пожару, которого никогда не было.

      Когда-то кто-то за что-то его изуродовал… Кто? За что?

      Да, любопытство вернулось. Или я просто оттягивал свой уход?..

      – Кто тебя так? – Я выразительно покосился на его лицо.

      – Как?

      – Я имею в виду – кто это с тобой сделал?

      – Что «это»? – Он озадаченно заозирался, оглядел свои руки и ноги и непонимающе уставился на меня.

      Неужели действительно не понимает?

      – Твое лицо… – Я уже десять раз пожалел, что затеял это разговор, но идти на попятную тоже было неловко. – Оно такое… ну, ты ведь знаешь…

      Он вдруг засмеялся. Веселым таким, искренним смехом. Как будто я удачно пошутил – нет, даже не так: как будто я поскользнулся на банановой кожуре.

      – А ты… ты… на себя-то посмотри, – заливался он. – Красавец!.. Ты себя в зеркале вообще видел?

      От его слов у меня вдруг с новой силой заныло лицо – как будто от удара.

      – Не видел. У меня в доме все зеркала завешены. Человек умер.

      – Старик?

      – Старик. А ты откуда?..

      – По тебе видно.

      – А, ну да, конечно… Что, пока заметно?

      – Заметно. Хочешь, зеркало притащу?

      – Нет, – быстро сказал я. – Да.

      – Так я не понял: нести зеркало?

      – Неси.

      Он сунул мне в руки атлас дорог и снова юркнул в квартиру. Практически тут же вернулся с аляповатой позолоченной пудреницей:

      – На, глядись быстрей, пока девки искать не начали – они все время морды себе этим порошком мажут…

      Открыл и протянул мне.

      Я посмотрел в замусоленный, покрытый розоватой пудрой зеркальный круг.

      Мое лицо все еще походило на лицо старика – но как-то в целом, приблизительно, точно это был набросок: огромный, исчерканный морщинами лоб, горбатый, точно в двух местах переломившийся, нос, седые кустистые брови, бесцветные пухлые губы… А женские черты, ее черты, уже явственно проступали – в мелочах и деталях. Рот приобрел свойственное Даше капризное выражение, на левой щеке, ближе к уху, появились две маленькие родинки, кожа стала гораздо розовее, чище и глаже, чем была у старика; пушистые, рыжеватые ресницы – ее, ну и главное – ее, уже совсем ее глаза. Большие, бархатисто-карие, но слишком уж близко посаженные и слишком глупые – как у веселой мартышки…

      Одним словом, вид у меня был довольно нелепый – полудевка, полудед, – но все же не то чтобы отталкивающий и, главное, вполне объяснимый. Естественный переходный этап: старик умер, единственная правнучка осталась: я, соответственно, меняю свой облик. Это ведь нормально: новая хозяйка – новое лицо. Ее лицо…

      Все еще любуясь на себя в зеркало, я вдруг обнаружил, что при этом излагаю все свои соображения вслух. А