Дело Варнавинского маньяка. Николай Свечин

Никольского. Полсотни бурлаков сошли здесь на берег, и опять по доске – пристани в таком значительном селе почему-то тоже не полагалось. Затем, еще до темноты, миновали село Успенское. Сельский храм стоит тут на высоком обрыве. Он окружен кладбищем, которое подмывается рекой. Каждую весну, по словам Рукавицына, оползни открывают все новые и новые могилы, обрушивая их в Ветлугу. Неприятное зрелище…

      То и дело пароход заворачивал в очередной кривуль – так здесь называют петли, выписываемые рекой. Всезнающий Евлампий Рафаилович пояснил, что так будет до самых верховий. Самый знаменитый кривуль, именуемый Исправникова лука, находится выше Варнавина. Русло очерчивает здесь овал длиною в шесть верст, причем концы этого овала разделяет полоска земли шириной всего пятнадцать саженей! Лыков слушал ветлугая с интересом. Прошлогоднее свое плавание по реке он почти полностью провел в каюте, отсыпаясь после кавказских передряг, и теперь видел все, по сути дела, впервые.

      Стемнело, да и прогулки по палубе сделались небезопасны. Из трубы валил плотный черный дым, нашпигованный искрами. От них загорались волосы, тлела одежда. Спасая новый сюртук, Лыков вернулся в каюту. Амилий Петрович уже тоненько похрапывал. Алексей тоже прикорнул, но спалось ему плохо: сказывалось нервное напряжение. Вместо сна к сыщику приходили рваные обрывки каких-то видений. То он за кем-то гнался, то уже гнались за ним. Вдруг появился высокий человек с черным лицом и сказал замогильным голосом: «Ты и твое семейство – все умрете на Ветлуге!» Лыков хватил его кулаком – и проснулся. Пароход стоял, на палубе ощущалось многолюдное движение. Слышались бодрые мужицкие голоса. Одевшись, Алексей вышел наружу. «Боян» притулился к пристани богатого села Воскресенское. Половина пассажиров сошла здесь на берег. В утреннем тумане угадывались большая гора и добротные дома на ней. Узнав у кассира, что пароход простоит здесь два часа, Лыков решил прогуляться. Требовалось окончательно выветрить из головы дурной сон.

      От пристани вел вверх пологий скат. Мощенный булыжником, он сделал бы честь и уездному городу. Мужики на телегах предлагали барину подвезти его, но тот решил взобраться сам. На горе открылась широкая торговая площадь, тоже мощеная и украшенная храмом и каменными лавками. Во всем облике Воскресенского проглядывал достаток. Лыков нагулялся, выпил на пять копеек кринку молока и вернулся к пароходу. Когда тот двинулся в путь, коллежский асессор опять ненадолго прилег, и уже без кошмаров. Он хотел снова увидеть во сне черного человека и стереть его в порошок, но тот словно убоялся и больше не показывался. Плицы колес мерно били по воде, кричали плотогоны, взвизгивал иногда свисток, и беспокоились суетливые чайки. Выспавшись, Лыков вышел на палубу и устроился на площадке между каютами и общей рубкой второго класса. Здесь была крыша, защищавшая от искр, и гуляла преимущественно чистая публика. «Боян» пыхтел и медленно, но неуклонно приближал Алексея к могиле Титуса… Возле села Благовещенского прошли теснину Прудовского острова, особенно не любимую бурлаками. Последняя остановка была у села Баки. Здесь набрали дров,