Отдай мою посадочную ногу. Евгений Лукин

А тётя Шура всё говорила и говорила, и некуда было деться от её казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..

      – Перед соседями бы хоть постыдился!..

      Стоп! С кем она говорит?

      Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо – мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду – обширную, в жёлтеньких цветочках спину уходящей в дом тёти Шуры.

      С кем она сейчас говорила?

      Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.

      Я сошёл с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.

      – Дядя Коля… – сипло позвал я. – Дядя Коля…

      Он услышал меня не сразу.

      – Да ты подойди, дядя Коля… Дело есть…

      Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и, поколебавшись, подошёл.

      – Чего это она с утра расшумелась?

      Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался. Как же мне сразу в голову не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля…

      Что ж ты со мной, старичок, делаешь!..

      – Силу им девать некуда, вот что, – обиженно проговорил он.

      Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, чёрт тебя возьми! Живой…

      – Кому? Ты о ком, дядя Коля?

      Дядя Коля неодобрительно качал головой.

      – Ну шутники у нас, Минька, – вымолвил он мрачно. – Ну шутники…

      – Да что случилось-то?

      – А вот послушай, – сказал дядя Коля. – Получил я вчера пенсию, так? Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду… Ну и присел на лавочке… отдохнуть. Просыпаюсь…

      Тут сухие плечики дяди Коли полезли вверх, а кожа на лбу собралась в такую гармошку, что лба почти не стало.

      – Просыпаюсь на скамейке… Урна рядом стоит…

      – На скамейке? – отрывисто переспросил я. – Как на скамейке? Где на скамейке? В сквере?

      – В каком в сквере? – внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. – В щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна рядом!..

      – Да ты что, шутишь, что ли? – задохнувшись, сказал я. – Какой щебкарьер? До щебкарьера девять километров!

      – Это ты кому – шутишь? – вскипел дядя Коля. – Это ты мне – шутишь? Я двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне – про щебкарьер? Ты под стол пешком ходил…

      Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его прикрыл.

      – Ну ладно, во мне веса нет, – в недоумении заговорил он. – Но ведь они же меня, получается, на скамейке несли! На руках несли, Минька! Если бы на грузовике – я бы проснулся…

      – Дядя Коля, – сказал я. – А ты ничего не путаешь?

      Дядя Коля меня не слышал.

      – Урну-то они зачем пёрли? – расстроенно спросил он. – Тоже ведь дай бог сколько весит – бетонная…

      Тут на пороге