Сценарий известен. Алина Жарахина

в глазах людей. Вот он сейчас подойдет поближе, и этот страх яснее обозначится в зрачках человека. Коменданту нравилось давать человеку надежду и тут же нравственно его опрокидывать. Увидев знакомое выражение животного ужаса, он сел в кресло, и довольная ухмылка пробежала по его лицу:

      – Можешь идти… – лицо девушки просияло облегчением, – хотя нет, останься! – он подошел к Ирине и швырнул её на кровать…

      Странно, но даже в самых нечеловеческих условиях, где нет возможности жить, где само существование теряет всякий смысл, жизнь продолжает идти своим установленным чередом. Своим чередом она шла и в лагере, и в резиденции коменданта. Человек удивительно быстро приспосабливается к любой жизни, привыкает ко всяким условиям и соглашается играть по предложенным правилам, как сиротливое семечко, прибитое ветром в щель между камнями, рано или поздно распускает свой бледный печальный цветок, несмотря на отсутствие почвы, воды и солнца. Не было выбора и у Ирины. И теперь каждый день приносил свои неудачи, проблемы и мелкие радости. Находясь в плену у коменданта, девушка отыскивала свои мелкие радости в выполнении ежедневной работы, со вкусом обставленный дом Ленца доставлял ей эстетическое удовольствие. Девушке нравилось, что после её трудов всё сияло свежестью и чистотой, вещи стояли на своём месте в том строгом порядке, который требовал от них строгий владелец. Ирина не испытывала голод и жажду, она не мёрзла, и даже холодный бетонный пол, на котором она спала, не доставлял ей сильных неудобств. И только насилие и побои со стороны коменданта были той неизбежной расплатой за более-менее сносную жизнь.

      Ежедневно по утрам и вечерам мимо резиденции коменданта проходила длинная вереница лагерных узников, и Ирина каждый раз припадала к окну, как будто магнитом её манило вновь посмотреть на лица обреченных женщин, и тогда сердце её сжималось от боли и страдания за них. В любую погоду одетые в полосатые хлопковые платья с деревянными колодками на ногах, эти женщины виделись ей теми праведницами, претерпевающими свои крестный путь. В такие минуты к боли и страданию в сердце девушки примешивалось чувство вины по отношению к ним. Как будто кто-то из них теперь проходил её крестный путь, пока она здесь выполняет самую низменную женскую функцию. Какими чистыми и святыми казались ей эти женщины! Какой грязной и жалкой ощущала она себя! Порой Ирина думала, что была недостойна вместе с этими обреченными женщинами пройти такой же путь страданий, что даже страдания даются избранным людям с чистыми душами, что даже смерть нужно заслужить. Глядя на эти измученные тяжелой работой и холодом тела женщин, Ирина на время забывала о своих страданиях, о синяках, вечно ноющем сломанном ребре и постоянном страхе от одного взгляда её палача. Перед лицом чужих страданий человеку постоянно кажется, что он не в самом плохом состоянии, и жалость сострадающего сердца по отношению к другим людям застилает свою боль…

      Конечно, она непременно должна была быть там, с этими узницами, идти с ними, утопая деревянной обувью в густой грязи,