Глиняные буквы, плывущие яблоки. Сухбат Афлатуни

понимаю… – говорю. – Я весь свой металлолом в миску сдал.

      – Значит, что-то от государства утаил, посмотри еще, – советует Участковый, и супруга тоже кивает.

      Пощупал я себя – никакого металла.

      – А может, ты проглотил чего-нибудь? Металл из живота тоже звенеть может.

      – Да, тогда операцию придется делать, – сочувствует Ханифа. – У моей сестренки один раз значок «Олимпиада-80» из живота достали…

      От этих разговоров я совсем расстроился. Топчусь около рамки, и еще оскорбительное слово, которое на ней нацарапано, в глаза лезет.

      – Не расстраивайся, акя, – говорит Ханифа. – Может, всё-таки чего-нибудь купишь?

      Уф, так бы сразу и сказала… Купил я у нее жвачку, дети давно по жвачке скучали.

      Стал проходить – опять тридцать три несчастья. Косяк этот, или как его, – упал.

      Хорошо еще меня не придавил. Кто бы тогда дальше все наши дела на бумагу записывал? Муса бы точно не стал, у него получилось бы только: «Дети, дети, мои дети».

      В общем, рамка валяется, собака лает, у Ханифы табуретка с товаром пострадала; «Террорист!» – кричит.

      Пришлось нам задержаться, помочь им рамку поднять-установить. Столько времени из-за этого терроризма потеряли…

      8

      Странно, что Председатель не вышел посмотреть на этот шум. Он ко всем людям и звукам с подозрением относится, думает, наверное, что сейчас на него нападут или жалобу напишут.

      Мы шли по коридору.

      Хотя наш сельсовет был еще и музеем, ничего в нем выставлено не было. Только пара стеклянных витрин из бывшего сельмага, сохранявших вечный запах маргарина. И еще в одной витрине лежала фотография Председателя, под которой было написано: «День сегодняшний».

      Тут же стояла пустая тумбочка для греческой статуи с надписью: «Предок».

      Этой тумбочкой музей и заканчивается.

      Около двери в кабинет Председателя дежурили два брата, погодки.

      Один сидел на диване и пытался завязать пальцы на ноге в узелок.

      Другой, изогнувшись, подсматривал в замочную скважину и говорил шепотом, чтобы его не слышали по ту сторону двери:

      – Акя, я уже долго стою, теперь ваша очередь.

      Но второй не спешил расстаться со своими пальцами и делал вид, что не слышит.

      Честно сказать, я этот обычай, который Председатель утвердил, не приветствую: ребят около кабинета ставить, специально чтобы в дверь подглядывали. Поглядывать, не подглядывать – это добровольное дело, нельзя к этому принуждать, всё удовольствие теряется.

      Председатель по-другому решил. Он в молодые годы сам за предыдущим председателем подглядывал, часами мог около двери как заколдованный стоять, в знак уважения. С той стороны двери это знали, делали вид, что ничего не замечают, и даже в веселом настроении могли подойти к двери и пустить в замочную щель ветры.

      Потом Председатель стал Председателем и решил внести в этот процесс формализм и бюрократию. Повелел нарисовать график дежурства сельской