Белые крылья зиккурата. Морвейн Ветер

затем я увидел, как мы медленно поднимаемся вверх. Ещё несколько минут – и по сторонам поплыли белёсые клочья облаков.

      Я повернул ладонь, открыл глаза и встал.

      Ничего особенного я не сделал. На занятиях нас учили выполнять развороты под сто восемьдесят и пике почти до земли, но я не видел смысла устраивать представление.

      Намэ кивнула и снова села. Она быстро набрала что-то на панели – со стороны уследить было трудно.

      – Я побуду здесь недолго, – сказала она. – Вы свободны.

      – Хорошо. Во сколько подать ужин?

      – Я… – Намэ замешкалась. – Я выйду к половине седьмого.

      Я поклонился и пошёл прочь.

      Специально не взял с собой ничего. Ничего и не было нужно – ведь прошлая жизнь оставалась позади. Но когда я улетал налегке, как-то не подумал о том, что время, которое нечем занять, тянется в три раза дольше.

      Прошёлся по комнате из конца в конец. Посмотрел на часы. Была половина четвёртого. Достал из складок плаща саркар – небольшая игрушка, традиционный атрибут аран-тал. В сложенном виде это всего лишь цилиндр, который не привлечёт внимания врага. Но стоит провести пальцем по поверхности, как обе стороны раздвигаются, выпуская наружу заострённые концы – около локтя каждый.

      Отойдя к двери, где было больше свободного пространства, я встал в стойку и три раза провёл основные серии ударов. Посмотрел на часы. Было без пятнадцати четыре. Скинул плащ и сделал упражнения ещё раз. Снова бросил взгляд на часы. Четыре.

      Подошёл к двери в боковой стене и открыл её. За дверью обнаружилась небольшая душевая. На полочке – стандартный набор моющих средств. Я скинул остатки одежды и принял душ, особенно тщательно прополоскав волосы. Затем отжал их и неторопливо заплёл в косу. Оделся и приблизился к окну. Мимо проплывали однообразные клочья облаков.

      Некоторые считают, что смотреть в окно во время полёта очень интересно. Но только не я.

      Опустил гала-жалюзи и пощёлкал выключателем. Остановился на пейзаже Ваена – горные вершины, раннее утро. Несколько минут любовался лучами восходящего солнца, что играли на снежных шапках. Ваен рисовал свои картины очень давно. Тогда ещё не было модуляторов запаха.

      Но мастеру не нужно ничего, кроме кисти и холста. Он рисовал небо, горы, пещеры. Запах здесь не имел значения. Лучи солнца, которыми восхищаются до сих пор, выполнены довольно примитивной техникой, и именно это завораживает. Никто из современных талах-ир не смог бы изобразить нечто подобное, имея в распоряжении простейшие гала-волны и слоевую структуру холста.

      Я перевёл взгляд на часы. Половина пятого. Ещё два часа до ужина. А потом… Что потом? Молчаливый обед в обществе той, которую я предпочёл бы никогда не знать, и ещё восемь часов тишины в пустой комнате. Я сдавил пальцами виски. Не думать.

      Снова оглядел комнату. Взгляд невольно наткнулся на флейту. До того, как талах-ир намэ решил, кто станет аран-тал, мастера определили у меня способности к музыке. К игре на флейте. Кто, интересно, догадался оставить в «моей» комнате это молчаливое напоминание о жизни, которой у меня никогда не будет?

      Я