Чудотворцы. Марк Рабинович

поля – закончил понтифик.

      Они долго молчали лишь смотрели вниз на зеленеющие поля и виноградники. Говорить не хотелось. Теперь ясно, подумал Публий, на что намекал легат.

      – Насколько влиятелен этот Лукреций? – спросил он Гая.

      – Даже не знаю… – промямлил тот – Как бы тебе попроще объяснить… Ну скажем так: если он захочет от тебя избавиться, то стоит ему только моргнуть, и желающие воткнуть в тебя нож будут стоять в очереди в его триклинии.

      – А в Риме? – спросил Публий.

      – И в Риме… – прошептал инженер не поднимая головы.

      – Зачем же ты мне это показал? – удивился понтифик.

      – Да для того, чтобы ты не стал задавать ненужных вопросов кому не надо. А вообще-то меня об этом попросили.

      Легат, догадался Публий. Все-таки старый, прожженный политик не ограничился одними советами.

      На обратном пути в Рим, Публий проторчал на корме всю дорогу, надеясь на разговор с легатом, но тот, казалось бы, не замечал молодого понтифика. Если по прибытию в Помпеи на сердце у Публия было неспокойно, то что же сказать о его теперешнем состоянии. Как раз перед самым его отъездом, храм Аполлона посетил Марк Лукреций, крепкий подтянутый мужчина лет пятидесяти. Патриций собирался стать магистратом и, если верить его словам, начал присматриваться к делу. На самом деле, как понял Публий, он пришел посмотреть на него, Публия Коминия. и разузнать, что известно молодому инспектору. Немигающие маленькие глазенки Лукреция внушали Публию такой ужас, что в тот момент он желал только одного – исчезнуть из Помпей как можно быстрее. Наверное именно поэтому ему удачно удалось изобразить простака и успокоить ужасного патриция. Теперь же, когда Помпеи и Лукреций остались за далеко за кормой галеры, можно было собраться с мыслями. Он решительно не понимал, как ему следует поступить. Казалось бы судьба Помпей, где осталось приветливые Веттии, кокетливая Луция и веселый, добрый Гай, была ему совсем не безразлична. Что же сказать о Геркулануме, его родном городе, где до сих пор жили друзья детства и его первая любовь, имя которой он, впрочем, затруднялся припомнить. Совесть и честь требовали одного, недавно поселившийся в его душе мерзкий ужас – совсем иного, а разум предательски молчал. Такие терзания не оставляли Публия почти до самого конца путешествия. Все же, когда галера приблизилась к Остии, легат снова подозвал его. На этот раз он предложил ему вина из своего кувшина.

      – Хорошо ли вино? – спросил он.

      Вино действительно было неплохим и понтифик искренне поблагодарил его.

      – Это фалернское – сказал легат – Неплохое и благородное, хотя и не из самых изысканных. Знаешь, сколько стоит кувшин такого вина?

      Публий не знал, в чем и признался.

      – Кувшин фалернского стоит примерно половину того, что возьмет наемный убийца с Авентина за удар кинжалом – легат пристально посмотрел на него и продолжил – Так что твоя жизнь обойдется в два таких кувшина. Не так плохо, ведь многих оценили еще дешевле.

      Юпитер-вседержитель, каких только глубин не было в темных,