Счастливчики. Лиз Лоусон

не оборачиваясь, показывает мне средний палец. Мы с Гвен закатываем глаза, но делаем то же, что и обычно, – плетемся следом за другом.

      Заруливаю на нашу подъездную дорожку после быстрой остановки в хозяйственном магазине, где мы купили белую краску, – и, конечно же, вот она, милая ярко-красная надпись, по-прежнему тянется через всю дверь гаража: СУКА. Клянусь, с утра буквы стали больше.

      Потрясающе, что она все еще там. Просто потрясающе. Если бы Гвен не увидела ее утром, то сейчас уж точно бы не пропустила.

      Сестра выпрыгивает, а я все сижу в машине. Конор замечает это.

      – Ты в порядке, чувак? – Он вскидывает брови, держась за дверь.

      Утвердительно ворчу, выдавливаю полуулыбку и неохотно выхожу из машины. Я думал, что давно уже научился ничего не ждать от родителей. То, что мой папа ни черта за весь день не сделал, не должно удивлять, но по какой-то идиотской причине это бесит больше всего. Вот что я за дурак?

      – Неважно. – Прислоняюсь к водительской двери джипа и протираю глаза. – Мы ведь это и ожидали увидеть? Поэтому и привезли краску.

      Конор кивает, и мне кажется, что по его лицу пробегает вспышка жалости, но я не успеваю понять, было ли это на самом деле или мне показалось. Друг идет к багажнику и выгружает краску.

      – Давай займемся делом.

      На возню с дверью уходит примерно полтора часа. Гвен приносит нам пару бутылок с водой; очень мило с ее стороны, в этом месяце адски жарко.

      К тому времени, как мы заканчиваем, руки отваливаются, с меня семь потов сошло, но от отца по-прежнему ничего не слышно. Я знаю, что он внутри, – его машина стоит на дорожке. У меня не хватает духа спросить Гвен, не видела ли она его.

      Так с ним было не всегда. Я помню его совсем другим человеком. Не знаю, что произошло, стал ли он дерьмовым отцом, когда потерял работу и решил превратить свою убогую гаражную группу во что-то серьезное, или это случилось несколько лет спустя, когда папа начал понимать, что его мечта никогда не сбудется. Обычно я вообще об этом не думаю – отец изменился, точка. Уже слишком поздно, и с меня хватит.

      – Зайдешь перекусить, прежде чем мы пойдем? – спрашиваю я Конора. Я бы предпочел отправиться куда угодно, только не в дом, но мне нужно сменить одежду, забрызганную краской, а запасной в машине, к сожалению, нет. Конор – единственный человек, которого я до сих пор впускаю в свой дом. Правда, не то чтобы кто-то сильно к нам рвался.

      – Конечно, – пожимает плечами друг.

      Мы пробираемся внутрь, и там, как обычно, царит мертвая тишина. Через мгновение я слышу слабую музыку из комнаты Гвен наверху, но нигде не видно никаких признаков отца.

      На кухне Конор садится верхом на стул и кладет локти на стойку.

      – Мужик, как у меня болит рука. Репетиция пойдет коту под хвост.

      Роюсь в кладовой и начинаю выбрасывать попавшиеся припасы в его сторону.

      – Крендели. Им всего пара недель. Картофельные чипсы… Лучше сначала проверь срок годности. Что там у нас еще? – Ныряю глубже в шкаф. – О, как мило. Рыбные консервы. Наверное,