Игра Лазаря. Максим Марух

способных определять время без каких-либо приспособлений (иногда очень точно, с погрешностью в минуты), опираясь лишь на внутренние, биологические часы. К таким людям он причислял и себя самого, вот только часы у него особенные – они дали о себе знать протяжным урчанием чуть пониже солнечного сплетения сразу по возвращению в явь.

      Лазарь открыл глаза и увидел Сенсора и Дарению, сидящих в креслах. Правая рука Сенса и левая Дары висели между подлокотниками, сцепленные в замок.

      – Половина пятого, – пробормотал Лазарь и перевернулся на бок. От длительного молчания голос слегка подсел.

      Сенсор отцепился от Дары и осоловело уставился на наручные часы.

      – Двадцать минут, – сказал он.

      Внутренние часы снова заурчали, как бы извиняясь за десятиминутную поспешность, обусловленную видом этих сытых и блаженных рож.

      Лазарь сел и огляделся. Комната Сенса, сумрачная и неуютная. Небо за окном снова затянуло непроглядной серостью. Из зеркала на дверце шифоньера на него таращится взъерошенная голова на жилистой шее.

      Лазарь попытался сглотнуть липкий комок слизи, застывший в горле:

      – Нужно срочно подкинуть угля в топку.

      Через десять минут он уже расхаживал перед мольбертом в гостиной с тарелкой в руках. Бутерброды с сосисками, принесённые Дарой, стремительно исчезали кусок за куском.

      – И как ты жрёшь эту гадость? – поморщилась Дара.

      Сосиски были самые, что ни на есть, дешёвые, но Лазарь их обожал.

      – Представляю себя в Ленинграде зимой сорок первого.

      Дара в ответ только улыбнулась и покачала головой. Она вертела в пальцах круглую расчёску, которую периодически запускала в облако белокурых волос и принималась пушить их с каким-то остервенением. Рядом на диване беспокойно ёрзал Сенс. Он всё пытался вызвонить кого-то по мобильнику, но раз за разом терпел неудачу. Лазарь решил, что он звонит Айме.

      – Куда подевалась вторая лесбиянка? – спросил он. – Или ей больше неинтересно с нами?

      – Первой тоже, если честно, – холодно заметила Дара. – Скоро там заведётся твой паровой котёл?

      Лазарь выпучил глаза, мучительно проглатывая особенно крупный кусок.

      – Я понимаю, жопотряс в найтклубе сегодня вечером смотрится куда привлекательней какой-то полумёртвой девки. Вам осталось не помогать мне ещё совсем немного, и скоро все пойдут по своим делам.

      – Мы с Аймой не собираемся в клуб и вообще в город, – сказала Дара. – Просто есть такое приспособление – расчёска. Потом расскажу, в чём её смысл, если захочешь.

      – Лучше расскажи, в чём смысл той закорюки, которую ты намалевала, – вступился за друга Сенсор.

      Лазарь удостоил его одобрительным взглядом и вернулся к мольберту. В рот отправился третий бутерброд, но тесто с трудом пролазило в глотку. Недоброе тревожное чувство, или, скорее, предчувствие чего-то недоброго и неотвратимо близкого сбивало весь аппетит. Всё равно, что есть перед экзаменом, к которому совершенно не готовился.

      – Закорюка, закорючка, закорючечка, –