Четыре жезла Паолы. Алла Гореликова

улыбаясь, а просыпаться не на мокрой от слез подушке. Скорей бы кончилась война!

      Этой ночью ей снилась Линуаль, и Паола шептала во сне: «Выживи, прошу тебя, только не умирай, живи! Пригласи меня в гости, когда у тебя будут дом и муж, ладно?»

      Линуаль молчала. Между нею и Паолой скользили, кружась на ветру, золотые листья эльфийского леса.

* * *

      Наутро по непривычно безлюдным городским улицам стелился, прижимаясь к камням и опадая пушистым пеплом, черный дым. От неправильной, нарушаемой лишь далеким песьим воем тишины веяло кладбищенской жутью. Шаги спешащей в храм Паолы отдавались гулким эхом, и ей казалось – кто-то бежит следом, догоняет, готовится ударить в спину. Паола сорвалась на бег. Потом начала помогать себе крыльями и во двор храма влетела, вся дрожа, с маху врезавшись в караулившего ворота служку. Спросила, всхлипнув:

      – Что стряслось, не знаешь?

      – Тебе бы, дева, лучше знать, – со странной смесью почтительности и презрения ответил паренек. – Ваши же, гильдейские, всю ночь работали.

      – Гильдейские? Всю ночь? Ты о чем?

      – Лавки жгли. Ну, заклинательские. – Глаза служки метнулись Паоле за спину, он торопливо шагнул назад: – Входи себе, дева, а мне тут языком чесать не положено.

      Паола обернулась. Улица была пуста, только бежал к воротам храма мальчишка в темной ученической мантии. Замахал рукой:

      – Пао-ола! Погоди! Тебя… – Окончание фразы снесло ветром.

      Девушка прищурилась, прикрыв глаза ладонью:

      – Эдька?

      Шагнула навстречу.

      – Что стряслось, Эд?

      Мальчишка согнулся, опираясь ладонями в колени. Выдохнул:

      – Тебя учитель Ольрик зовет.

      В рыжеватых волосах запутались хлопья сизого пепла. Паола вздрогнула, спросила:

      – Эд, скажи, а ты тоже?

      – Что?

      – Что ночью было, Эд?

      Мальчишка распрямился, длинно выдохнул.

      – А-а… нет, меня не взяли. Сказали, там черная магия будет, опасно. Старшие ходили. Говорят, много всякого приволокли.

      – Чего всякого?

      – Ну, чего? Свитков, склянок… Товара.

      Товара… Паолу передернуло. Оглянулась на храмового служку: слышал ли? Похоже, нет…

      – А люди?

      – Не знаю. – Эд уже отдышался, ускорил шаг. – Говорю ж, младших отшили. И сейчас тоже рассовали по урокам, чтоб под ногами не путались. Учителя разбирают сидят, и старшие с ними. А меня Ольрик за тобой послал, сказал: не надо бы ей нынче за ворота выходить. Велел тебе передать, чтоб ни с кем на улицах не говорила и никуда не сворачивала. Опасно, сказал.

      – С кем говорить, – хмыкнула Паола. Улицы все еще казались вымершими; правда, теперь девушка всей кожей ощущала бросаемые из-за закрытых ставней опасливые взгляды. Эд, конечно, не ответит, зачем это все… Вопрос, захочет ли отвечать Ольрик? И стоит ли спрашивать? Война…

      Да, учитель так и скажет: «Это война, девочка. Так надо». И, в конце концов, им лучше