Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник). Виктор Поротников

уже переоделся, был в простой рубахе и домашних портах, на ногах мягкие чувяки. Сразу ложиться не стал, сел на край постели и молча уставился в пол. Евдокия осторожно погладила его по спине:

      – Ложись, донюшка… Поздно уже.

      – Ты спи, спи, если хочешь, – словно очнулся от забытья Дмитрий.

      – Митя, – осторожно начала жена, – у тебя ссора с Михаилом Лександрычем вышла? К чему ты его под замок-то посадил?

      – И тебе уже донесли?! – вспылил Дмитрий.

      Княгиня пожалела, что ввязалась в разговор, если такой злой пришел, то лучше молчать, к утру остыл бы, сам рассказал. А теперь вот начнет ругаться… Ох и трудно иногда с князем. Но сделанного не воротишь, так же осторожно пояснила:

      – Никто не сказывал, просто я переходом шла и услышала разговор…

      – Нечего глупости слушать!

      И вдруг Дмитрий перевернулся и прижался лицом к ее немалому животу. Рука жены поневоле легла на его волосы:

      – Успокойся, донюшка… успокойся. Утром подумаешь, что не так…

      Дождавшись, пока чуть затихнет муж, спрятавший лицо теперь в ее волосах, она еще раз повторила:

      – Утро вечера мудренее…

      А в ответ вдруг услышала злое, горькое:

      – Как же я его иногда ненавижу!..

      И без слов поняла, о ком муж, но все же спросила и обомлела от ответа. Ожидала, что скажет, мол, князя Тверского! А Дмитрий сквозь стиснутые зубы произнес страшное:

      – Митрополита!

      – Кого?! Он же тебе заместо отца. Душу в тебя вкладывает!

      – Душу, говоришь? Столько лет по его подсказке живу, слова своего не имею! А ныне как мальчишку в дураках оставил!

      Потрясенная Евдокия молчала, она всегда считала, что Митя почитает Алексия, как отца родного, во всем его слушается с восторгом, а выходит…

      Князь продолжал, и столько горечи было в его голосе, что не поверить нельзя.

      – К чему и звать-то Михаила Александровича было? Велика важность – с племянником свара! Все вокруг меж собой ссорятся, никого под замок не сажают. Знал ведь, понимал, что я не выдержу княжьей заносчивости! От своего и моего имени обещанье дал, что не тронут тут тверского князя. А сам что? С утра подговаривал под стражу посадить. А потом вопросами вынудили Михаила Александровича мне резкие слова сказать, я и вспылил. Крикнул, что посидит под замком!

      – Ну и ладно, освободишь завтра…

      – Я-то крикнул, а митрополичьи люди все сразу сделали. Получается, я его посадил?! – Кажется, Дмитрий даже не расслышал жениных слов. Потом, правда, сообразил, невесело усмехнулся: – Я у него прощенья просить не стану. Иначе он всем расскажет, каков московский князь!

      – А что делать станешь? Не держать же его под замком вечно.

      Князь тяжело вздохнул:

      – Не знаю…

      Он уже высказал самое наболевшее, стало легче, накатила страшная усталость, сразу захотелось обо всем забыть и провалиться в глубокий сон. А назавтра, проснувшись, обнаружить, что все как-то само собой разрешилось. Женина рука стала привычно гладить курчавые черные волосы,