Бюст на родине героя. Михаил Кривич

черной кожей дверям докторского кабинета, а я замешкался посреди приемной, потому что не мог оторваться от прекрасного видения: глаза только начинали адаптироваться к этой яркой вспышке, выхватывая очертания груди и бедер под крахмальным медицинским халатиком.

      Кажется, я не успел еще окончательно осознать, что передо мной не оно, а она, когда яростное Шуркино шипенье: «Ты что, заснул!» – заставило меня встряхнуться, поудобнее перехватить коробку со скелетом и проследовать в кабинет доктора Джеймса Р. Костоломоффа.

      Фамилия доктора оказалась значащей лишь наполовину. Если первая ее часть полностью отвечала профессии владельца, то вторая категорически противоречила его внешнему облику: доктор Костоломофф был маленьким сморщенным старичком с седеньким пухом на голом, покрытом старческими коричневыми пятнами черепе. Впрочем, старичком живым и энергичным.

      Когда мы вошли, хозяин ловко выбрался из-за огромного письменного стола, позади которого в застекленных шкафах темного дерева стояли в неестественно развязных позах витринных манекенов пять или шесть скелетов. Он встретил нас посреди кабинета, усадил в глубокие кожаные кресла, протянул ящичек с сигарами (мы с Шуркой, поблагодарив, отказались и засмолили свои сигареты), просеменил к бару и выудил из него бутылку виски и стаканы. От выпивки мы отказываться не стали и, прихлебывая желтенькое, выслушали историю костоломоффского рода, уходящую в глубины истории российской. Впрочем, обе истории он излагал на английском: прадед эмигрировал в Америку еще в прошлом веке, понятное дело, правнук по-русски не понимал ни бельмеса. Однако этимологию своей фамилии он знал и не без самодовольства тщательно выговорил:

      – Ломат коуст… Звучит весьма символично, не так ли, господа?

      Господа вежливо согласились, а Шурка, очевидно, решив, что сейчас самое время покончить с формальностями, взял быка за рога.

      – Кстати, о костях. Может быть, мы посмотрим наш экземпляр?

      – Конечно, конечно. С огромным удовольствием. Мне и самому не терпится посмотреть первый в моей жизни экземпляр из России. Прошу вас, господа, прошу. Я так много слышал о ваших… э-э-э…

      Он так и не договорил, о чем так много слышал – о русских ли скелетах или о русских умельцах, которые эти скелеты изготовляют, но всем свои видом изобразил и доброжелательность, и готовность помочь, и полнейшую уверенность, что все обойдется наилучшим образом. Так говаривали у нас старики доктора, которые нынче повывелись: «Ну-с, батенька, что там вас беспокоит? Разоблачайтесь-ка, а мы вас сейчас послушаем, да-с, послушаем…»

      Шурка суетливо развязал коробку, бережно извлек содержимое и вопросительно посмотрел на Костоломоффа.

      – Вот сюда, пожалуйста, поближе к свету. Вот так. – («Вот сюда, голубчик, укладывайтесь-ка на кушеточку. Вот так».)

      Странное дело. Я видел наш скелет всего лишь третий раз – на шереметьевской таможне, дома у Шурки в день своего приезда и вот сейчас, – но он уже не был для меня ни символом смерти,