Его птичка. Любовь Попова

захрипела она не своим голосом, а лицо подернулось сонливостью. – Чистка желудка – ужасная вещь, гадкая, но… я так рада вас видеть.

      – Так нужно, – самым обстоятельным тоном успокаивал я, про себя усмехнувшись.

      Я понял, что анестезия начала действовать, вводя девицу в некое маревое состояние, близкое к опьянению. Теперь она будет откровеннее, чем в сознании. – Сейчас вы заснете, а проснетесь уже здоровой.

      – Вы такой интересный, самый прекрасный – как эльф из Властелина колец, – мечтательно улыбалась она, и я больше всего на свете хотел, чтобы она перестала волновать меня этим простым движением губ.

      Я вскользь взглянул на открытые участки тела, которые уже смазывали раствором и ожидаемо услышал всхлипы.

      Я подметил смешливые взгляды медсестер. Их всегда потешали резкие смены эмоций, у подверженных анестезии, пациентов.

      – Я пропущу посвящение, – тем временем уже в голос рыдала Синицына. – Танька будет танцевать вместо меня!

      Я сдержал смех и увидел условный знак грузного Владислава Богатырева.

      – Считаем до десяти и можно начинать.

      А я наклонился к уху девушки, слыша, тот же ненавязчивый аромат и зашептал:

      – Я уверен, никто никогда не сможет с тобой сравниться. Отнесись к этому, как к очередному препятствию, через которое нужно перепорхнуть.

      Я отпрянул, когда слезы явственно сменились притягательной натуральной улыбкой, а Синицына всхлипнув, произнесла:

      – Мне так папа говорил когда-то. Спасибо, Роман Алексеевич, с вами мне ничего не страшно.

      Мысль о сравнении с отцом была крайне неприятной. Захотелось наглядно доказать нахалке, насколько далеки мои чувства от родственных. Хорошо бы наедине. Обнаженными.

      Она отключилась, и стала размеренно вдыхать воздух.

      Я же взошел на сцену. Теперь весь остальной мир с его пустяковыми проблемами и трудностями перестал существовать. Только хирург, запас знаний и скальпель.

      Или…

      Периферическое зрение действовало отлично. Я видел нежный овал лица Синицыной и чуть приоткрытые губы, а потом перевел взгляд на ничем не испорченную кожу живота. Блятство.

      – Делаем эндоскопию, – проговорил я глухо из-за тонкой маски на лице.

      – Но, – удивилась медсестра, протягивая мне скальпель, – в карте указана обширная операция.

      – Я гораздо лучше вас знаю, что там написано. Я сам заполнял её. Готовим эндоскопию, – резко напомнил я о своих соответствующих полномочиях.

      Девушка лишь пожала плечами, убрала скальпель и стала спешно готовить эндоскоп. Не в её правилах спорить с взбалмошными врачами. Её дело маленькое – слушаться.

      – И что ты напишешь в отчете? – спросил Богатырев, когда операция закончилась, и мы уже мыли руки. – Или сам оплатишь?

      – Подумаю, – посмотрел я на себя в зеркало, внутренне изумляясь своей эскападе. Что на меня нашло?

      – Девчонка, конечно, ничего такая, но, как по мне, заурядная влюбленная в тебя пациентка. Сколько ты таких уже видел?