Белая Согра. Ирина Богатырева

а? Ленке!

      Жу пожимает плечами. Почему Ленке, какой ещё Ленке? В голове мешается, и тревога растёт, а Жу боится собственной тревоги – если она вырастет, если лопнет, будет плохо, случится припадок, а это очень, очень нехорошо. Жу боится своих припадков.

      Смотрит на брата – нет, не так, хватается за него глазами, требуя помощи, требуя поддержки. Брат пожимает плечами. Он тоже обескуражен, но подмигивает: не дрейфь, всё будет путём! Жу старается улыбнуться.

      – А цего надо-ть? Цего приехал? – спрашивает старуха. Жу только сейчас замечает, что она не только окает, но ещё и цекает – ч произносит как ц, и это очень чудно́ звучит.

      – Да как чего? Жить. – Жу понимает, что это звучит нелепо, но не знает, что ещё сказать. Зачем их отправили сюда, выслали, сослали. Зачем они здесь.

      – А? Цего? Громче, я глуха, милой!

      – Жить! – орёт Жу так, что в дверцах буфета звенит стекло, а брат морщится и закрывает уши.

      И как будто этим криком от окна сдувает чьё-то лицо (только тут Жу соображает, что оно там было) – и кто-то гремит по ступенькам за дверью, а потом она распахивается, и на пороге появляется тётка в тёплой шерстяной кофте.

      Жу инстинктивно вытягивается от испуга.

      – Встать! Суд идёт! – язвит брат, но тётка на них не смотрит – она прыгает к бабке.

      – Лена? Лена, ты? – бормочет старуха дрожащим голосом, словно тётка явилась её спасать, словно Жу с братом били её и пытали.

      – Я! Что такое, смотрю, это кто ж приехал? В «Берёзке» была как раз, говорю Маринке: ты смотри, кто-то незнакомый к нашей баушке на машине подкатил! Она-то: можот, собес? А я: чай, собес на такси не поедут, – гремит Ленка так, что стёкла в шкафу продолжают дребезжать, и тараторит с такой скоростью, что Жу за ней не успевает.

      Зато старуха всё слышит, и на лице у неё детское выражение радости.

      – На такси? – Она цокает языком и качает головой с удивлением, морщины расползаются в улыбку.

      – Но, на Митьке Колтышеве. Ты же на Митьке Колтышеве приехала? – говорит Ленка и впервые смотрит на Жу прямо. И тут же как будто спотыкается, поправляется: – Приехал.

      Жу пожимает плечами: водитель не представился.

      – На ём, на ком же ошшо-то. – Ленке и не нужен ответ. – Шестёра у него цвета баклажан.

      – Баклажан, – старуха опять качает головой со значением.

      – Ну, дак. Фиолетовый с продрисью! – говорит Ленка и гогочет над своей шуткой басом, а старуха хихикает мелко, как будто рассыпает горох. Жу переводит глаза с одной на другую, уже ничего не соображая, в голове шум.

      – Ну, я говорю, значится, Маринке: ктой-то приехал? А она: не знай, дак, проверь. Ну, я и побежала.

      – Баклажан… – продолжает бабка смаковать слово. – А что у Маринки-то?

      – Колбасы брала, колбасы привезли к йим утром. Надо тебе?

      – Да мне Марина небось припасёт. – Старуха жуёт губами и делает скорбное лицо. Как ребёнок, который боится, что ему не дадут вкусненького.

      – Дак давай я схожу, пока она ошшо придёт до тебя! А я уж принесу мигом.

      – Сходи, сходи. А Маринка тебе денег-то отдаст.

      – Отдаст,