Крещение огнем. Башня Ласточки. Анджей Сапковский

в гетто! – Лютик хватил воздуха после глотка дистиллята.

      – А что плохого в гетто? Я предпочитаю жить среди своих. Зачем мне интеграция?

      – Лишь бы нас в цехи пустили. – Персиваль утер нос рукавом.

      – Когда-нибудь да допустят, – убежденно сказал краснолюд. – А нет, так станем портачить или оснуем собственные цехи, пусть создадут здоровую конкуренцию. Рынок – так рынок!

      – А все-таки в Махакаме безопаснее, чем в городах, – заметил Регис. – Города могут в любой момент полыхнуть. Войну разумнее пересидеть в горах.

      – Кто хочет, пусть идет туда. – Золтан зачерпнул из бадейки. – Мне милей свобода, а в Махакаме ею и не пахнет. Не представляете себе, как выглядит власть старика. Последнее время ему приспичило регулировать эти, ну, как их? О – общественные права и законы. К примеру: допустимо ли носить подтяжки или нет? Карпа есть сразу или погодить, пока заливное застынет? Соответствует ли игра на окарине нашей многовековой краснолюдской традиции или же это губительное влияние прогнившей и декадентствующей – во словцо-то, Регис, какое! – человеческой культуры. После скольких лет работы можно подать заявление на выделение постоянной жены. Которой рукой следует… подтираться. На каком расстоянии от рудника разрешается свистеть. И тому подобные проблемы жизненно важного значения. Нет, ребяты, я не вернусь к горе Карбон. Нет у меня желания провести жизнь в рудничном забое. Сорок лет внизу, если раньше не бухнет метан. Но у нас другие планы, верно, Персиваль? Мы себе будущее уже обеспечили…

      – Будущее, будущее… – Гном осушил мензурку, высморкался и взглянул на краснолюда уже немного затуманенными глазами. – Не говори гоп, Золтан. Нас еще могут схватить, и тогда наше будущее – петля. Или Дракенборг.

      – Заткнись, – буркнул краснолюд, угрожающе взглянув на него. – Разболтался!

      – Скополамин, – шепнул Регис.

* * *

      Гном сочинительствовал. Мильва грустила. Золтан, забыв, что однажды все это уже рассказывал, повествовал о Гооге, старом грибе, старосте Махакама. Геральт, забыв, что однажды все это уже слышал, внимал. Регис тоже слушал и даже добавлял комментарии, совершенно не беспокоясь тем, что остался единственным трезвым в уже здорово подпитом обществе. Лютик бренчал на лютне и пел:

      У гордых дам присловье есть:

      Мол, трудно в дупла палкой влезть…

      – Идиот, – заметила Мильва. Лютик не обиделся.

      Да нет – всегда найдется тот,

      Чей сук в дуплишко путь найдет…

      – Кубок… – бормотал Персиваль Шуттенбах, – чаша, значит… Из сплошного куска млечного опала вырезанная… Во-о-от такой величины. Я нашел на вершине горы Монсальват. По краю шла яшма, а основание из золота. Красотища…

      – Крррва мать… – очнулся от дремы Фельдмаршал Дуб.

      – Не давайте ему больше сивухи, – с трудом сказал Золтан Хивай, имея в виду явно не Фельдмаршала.

      – Постой-постой, – проговорил Лютик, тоже не совсем внятно. –