Чистильщик. Алекс Дроздов

пяти узеньких улиц, таких характерно грязных для этого района. Уже зажглись фонари, и ждать оставалось недолго. По расчётам Петровского – несколько минут.

      Он глянул на часы, висевшие на здании ратуши, и отхлебнул из чашки кофе.

       Часы показывали без семи минут восемь, а его «Ролекс» – без шести.

      «Зачистка» – он не любил этого слова. Папа был прижимист, но профи стоил действительно дорого. Очень дорого для такого подонка, как Красавчик Алексис.

      – Не хотите ли ещё кофе, синьор? Может, вечернюю газету? – гарсон смахнул салфеткой несуществующую пыль с края стола.

      – Нет, спасибо.

      Ресторан, в котором всегда ужинал Красавчик, располагался справа от бистро. Его «Мазератти» останавливался прямо у входа, и первыми выходили «гамадрилы», осматривали всё вокруг. Потом вылезал сам Алексис, сильно смахивающий в своём идиотском малиновом костюме на сутенёра средней руки. С такого близкого расстояния Маара не должна промахнуться, тем более с коллиматорным прицелом. Её «Ситроен» стоял на противоположной стороне площади уже полчаса – боком к ресторану. Петровскому оставалось быстро покрошить «гамадрилов» и Маара сможет, наконец, купить свой галантерейный магазинчик, о котором они мечтали.

      Он осторожно положил тяжёлый «Аграм» на колени, и в этот момент площадь осветилась фарами подъезжающего «Мазератти»…

      ***

      … Петрович отложил в сторону исписанный лист и не без труда вылез из узкого пространства между старым обшарпанным письменным столом и стулом. В дворницкой было тесно, но как раз этот стол и был предметом его гордости. Старинный, с «пумпочками», он как бы заряжал его чем-то.

      Петрович надел куртку, ещё поверх куртки – оранжевую «жилетку», и поднялся по лестнице к выходу.

      На улице от яркого снега слепило глаза. Мария уже ждала его.

      – Петрович, ты крыса подвальная. Совсем одурел от своей писанины. Пишешь, пишешь, а чего пишешь? Забыл – сегодня зачистка? На, держи вот.

      Она всучила ему снеговую лопату. Симпатичная, Мария обслуживала соседний с Петровичем участок из пяти домов, стоящих торцом к площадке ЖЭКа.

      – Давай, я начну с той стороны, а ты – отсюдова давай.

      …Закончив «зачистку», Петрович присел на лавку и положил лопату на колени. Морозец, градусов в шесть, разрумянил щёки Марии. И телогрейка, и ватные штаны вовсе не портили её изящную фигуру – она смотрела на Петровича, и её глаза смеялись.

      Они очистили вдвоём с ней всю площадку, и тротуары не забыли.

      Эх! Хорошо!

      Обстучав сапоги от снега, он поставил лопату у лестницы и спустился в дворницкую.

      Открыл дверь.

      В глаза ему ударил свет фар подъезжавшего «Мазерати»…

      ***

      – Знаешь, Микель, я не люблю тебя.

      Микель. Как он ненавидел своё имя! Микель, Микеле, Майкл – всё одно. Нужно будет сменить его на Руди. Она не сказала «наверное», она сказала коротко – «не». Она всегда была такой.

      Маара стояла у окна в одном свитере и курила. На мгновение комнату осветили вспышки полицейских машин, проносящихся по улице.

      Их вой ударил Микелю по ушам, как плеть.

      Он достал сигарету из пачки, лежащей на подушке.

      Сигарета сломалась.

      – Раньше ты говорила другое.

      Она отошла от окна и села на край кровати. Кровать у Маары была старинная, железная. Она говорила, что это антик.  Досталось от предков по материнской линии. Такой хлам?

      -, Да, говорила. Но сейчас кое-что изменилось.

      Микель ощутил острое желание назвать её стервой. А что, собственно, это меняло? Она всегда была ею, это было её нормальное состояние.

      Но всё же…

      Он вдруг вспомнил её тело. Горячее, упругое, лёгкое. И ещё одна мысль, отчётливая до странности, появилась в голове. Последнее время он ни о чём не думал. Не мог думать ни о ком, кроме неё.

      Она заставляла его думать.

      Нет, это невозможно. Он не может вот так просто её отпустить. Он не знал причину, и не было необходимости её знать. Плевать он хотел…

      Вчера кое-что случилось.

      Маара промахнулась.

      Как это могло произойти, с такого малого расстояния, Микель не знал. Не знала и сама Маара. Видимо, Алексис что-то уронил, или помешал ветер? Петровский услышал звук её винтовки, увидел вспышку, но Красавчик не упал. Его гориллы в один момент повытаскивали пушки и завертели головами на коротких шеях. Наконец один из них сообразил, откуда стреляли.

      Медлить было нельзя.

      Машина Маары стояла на месте. Она снова пыталась поймать Красавчика в прицел, но он прикрывался спинами горилл. Они открыли огонь,