Сон о принце. Эсфирь Серебрянская

то сомнения в его мужской сути развеялись окончательно, потому что запах у него был не женский, и… его грубоватая ладонь внезапно напомнила другие мужские руки, крепко обнимавшие меня совсем недавно… пусть даже и во сне.

      ***

      Выздоровление протекло спокойно и размеренно. Как и говорил Вик, нужно было только питание, поэтому вечер пятницы я встречала уже дома. Приехавшая мать внесла шум, суету и доставучие расспросы-выяснения, как можно исхудать до освенцимовских стандартов всего за одну ночь. При этом она постоянно косилась на бабушку, потихоньку намекая, что сумеет защитить и позаботиться обо мне. Даже предлагала уехать с ней. В конце концов, Вик, к моему большому облегчению, утащил ее к деду… Дед тут же прибежал к нам…

      Он с наслаждением следил, как его солнышко пьет бульон и поправляется, стараясь не думать о «беспутной» дочери и уж тем более о «зяте». Для этого наступило время попозже, когда дед задержался почаевничать с бабушкой. Естественно, о маме с ее почти мужем говорилось много и до, и после моего возвращения домой, однако вечер той пятницы стал несколько особенным, так как отступившая тень моего нездоровья дала возможность спокойно взглянуть на нестандартную парочку, которая находилась не где-то в другом городе, а здесь, за стенкой.

      Будучи уже в курсе бабушкиного принятия мужественности Вика, я интересовалась грядущей беседой в плане обучения риторики. Однако полноценного урока не вышло, поскольку после просьбы порезать хлеб, дед практически растерял все свои нападки. Вик оказался настолько рукастым малым, что за проведенную у бабушки неделю по собственному почину переделал всю копившуюся годами мелкую работу по хозяйству, начиная с подтекающего крана и кончая заточкой ножей. Ну а чтоб окончательно загнать последние гвозди в гроб дедовых сомнений, бабушка спросила, знает ли он еще хоть одного человека, который смог бы с такой же легкостью управиться с его дочерью как Вик? Таких не нашлось. В конечном итоге все свелось к общему знаменателю: желаешь счастья ребенку – уважай его право выбирать. Впрочем, окончательное слово в «споре» осталось за Виком: когда они уезжали к себе в воскресенье вечером, он, видимо устав от маминых долгих прощаний, неожиданно сказанул: «Ладно, батя, мы поехали. Увидимся», – и утащил будущую супругу за собой.

      Ошалелый дед потом наверно неделю повторял: «Батя… Ну, надо же!»

      Однако гораздо более важным для меня оказался воскресный визит Валерки. Раньше мы тоже виделись: он и в больницу заходил, и накануне в субботу, когда у меня сидел отец, но так, чтоб никто не мешал, случилось впервые.

      Честно говоря, поначалу, заметив, как паладин входит в комнату, я совершенно не придала этому никакого значения. Пришел и пришел. Бросила «Привет», да вернулась к дописыванию сочинения. Валерка же, не ответив, сначала аккуратно прикрыл за собой дверь, а потом:

      – Приветствую вас, мадмуазель-сударыня богиня Ленка Червоточинка!

      Меня словно током шибануло. Ручка выпала из пальцев, сама я тоже выпала… если б не кресло, то на пол в прямом смысле, а получилось в осадок в переносном.

      – Ага, –