Группа Тревиля. Владимир Березин

emphasis>Перестрелка в берёзовой роще – что может быть лучше такого начала. Зачистка наёмных сталкеров – служба киллеров яркая и, главное, недолгая. Кто и кому в Зоне нужен. Мушкет и Атос – однокурсники всегда рядом, и всегда подскажут ответ в контрольной работе.

      Сначала Штирлиц не поверил себе: в саду пел соловей.

Юлиан Семёнов

      «Семнадцать мгновений весны»

      Несколько пуль разом ударили в стволы берёз у меня над головой. Было похоже на то, что несколько жуков разом наткнулись на какое-то вязкое препятствие – звук был смешной, какой-то мокрый, и я подумал, что, чем чёрт не шутит, может, тут до сих пор есть берёзовый сок.

      С Зоной ни в чём нельзя быть уверенным.

      Потом раздалась ещё очередь, и мокрые берёзовые щепки посыпались на меня.

      Когда всё стихло, и прошло минут пять, вдруг запел соловей. Он пел чуть подальше, в низине, которая, видимо, спускалась к реке.

      После пятиминутной передышки последовала ещё одна очередь.

      Славное дело – лежать так и ждать чего-то. В одном фильме моего детства так погибал герой – берёзовые стволы, выстрел и всё закрутилось, и вот уже страдают родственники. Родственников у меня не было, да и на возвышенного героя я не тянул.

      Обнадёживало то, что мы лежали в ложбине, и стрелявшие будто бы не догадывались, что земля тут резко уходит вниз. Оттого пули скалывали мягкую древесину у нас над головой.

      – При коммунистах такого не было, – сказал Мушкет. – При коммунистах никто у Периметра в тебя бы не стрелял, все были боязливые, а оттого вежливые. И оружия на руках столько не было.

      И то верно – сам Мушкет лежал на спине, покусывая спичку, и гладил автомат.

      Мушкета знал давно, ещё по университету – он тогда был весельчак, такой настоящий турист. Походы, гитара, дым костра создаёт уют, и что-то там у костра поют чуть охрипшими голосами.

      Скажи мне тогда, что он так будет выглядеть, я бы не поверил. Да что там – скажи мне не тогда, а месяц назад, что я буду лежать в берёзовой роще и слушать, как пули чмокают по стволам, я не то что не поверил, я бы решил, что собеседник употребляет вещества.

      Месяц назад я был в другой стране, и прилетел на Родину в прекрасном месяце апреле, который я так любил.

      Я любил его, потому что апрель похож на субботу. Суббота в моём детстве была последним учебным днём недели, и, вернувшись из школы, ты знал, что у тебя ещё целый вечер субботы, а потом ещё огромное воскресенье, и только потом опять в школу.

      И в университете в субботу тоже был короткий день, так что можно было пойти в лес с рюкзаками и орать под гитару песни у костра… Только с третьего курса это прекратилось, потому что мы попали в лапы к Маракину и свободного времени не стало вовсе, да и праздников тоже не стало. Но мы не роптали, а только радовались – потому что это была настоящая наука.

      Впрочем, я отогнал и науку и это «мы», ведь это вело к не очень приятным воспоминаниям этого месяца.

      Интересно, как прожил Мушкет эти годы?

      Как он попал сюда? Зачем человек соглашается валяться в грязи, имея приличную специальность и диплом? Что там у него было – личное несчастье? Его купили большими деньгами? Кстати, он был, кажется, из Киева… Нет, не помню.

      Никогда не думал, что у меня в однокурсниках (вернее, он был на два курса младше), окажется настоящий сталкер.

      Судя по всему, это ему даже нравится. Вот он катает спичку во рту, будто ковбой – сигарету. Откуда только они спички берут, в наше время ведь повсюду зажигалки.

      Семеро лежали в небольшой котловине, семеро человек слушали, как свистят поверху пули.

      Длиться, по всей видимости, это могло бесконечно – пока у неизвестных с той стороны не кончатся патроны. Здесь у всех нервы были крепкие.

      Итак, нас было семеро, причём большинство – кроме проводника – я знал много лет. С тремя я дружил в университете, хотя мы учились на разных факультетах и курсах.

      Если из нашего пейзажа вычесть стволы и каких-то невидимых бандитов на заднем плане, это можно было бы назвать выездной семинар учёных среднего возраста.

      Я любил тогда на такие ездить – правда, возраст был иной и называлось это «школа молодых учёных».

      Томность пейзажа нарушала ещё одна деталь – в нашей ложбине лежал поросший мочалой скелет.

      Человек, видать, был немолодой, все зубы у него были с изъянами, впрочем, стальных было больше, чем костяных.

      Когда мы запрыгнули сюда, я было отшатнулся, но Мушкет мне сказал:

      – Не бойся, я его уже не в первый раз вижу. Он товарищ смирный, не обидит.

      Судя по виду, я подумал, что он один из тех, кто пришли сюда первыми, но Мушкет возразил:

      – Нет, тех, кто пришёл сюда первыми, я хорошо помню. Я ведь помню, как они грузились – весёлые такие, один мне рукой помахал.

      Я ещё мальчишкой был, провожал отца. Отец тоже с первой партией ехал.

      Нет, тогда, при коммунистах, порядок был, человека бы не бросили. Всё