Узелок. Повести и рассказы. Владимир Колабухин

опять встал, снова оглядел всех и сказал:

      – Почему – нет? Взять хотя бы пропавшее такси. Это как раз такое звено, за которое мы можем ухватиться. Надо подключить патрульно-постовую службу и участковых инспекторов. Следует осмотреть все дворы, гаражи, тупики и переулки… Ведь где-то оставлена эта машина!

      Белов кивнул. Я был уверен, эта мысль пришла и к нему.

      – Теперь второе… Насчёт предположения Громова о том, что за «Бирюзой» велось наблюдение… В первую очередь нужно ещё раз опросить работников магазина и жителей прилегающих домов. Может, действительно, в последние дни кто-то мозолил им глаза.

      Белов снова молча кивает и делает в еженедельнике пометку.

      – И третье… Не мешало бы посмотреть дела о преступлениях, совершённых в городе с применением огнестрельного оружия. Сегодня я направлю для исследования пулю и гильзу, что нашли в магазине. Как знать, может, сопоставление данных проверок с материалами этих дел и выведет нас на след преступников.

      Обговорив с оперативниками ещё ряд вопросов, я покинул кабинет Белова, с нетерпением стал ждать Бубнова. Он обещал прийти в десять, а на моих часах было уже двадцать минут одиннадцатого.

      И тут же услышал негромкий стук в дверь. Поспешно откликнулся:

      – Войдите!

      В узкую щель двери сначала осторожно просунулась широколобая голова Бубнова, и наконец, он сам объявился на пороге. Смущённо улыбаясь, подошёл к столу и показал мне небольшой конверт.

      – Вот. Принёс… Как просили.

      Он аккуратно вскрыл конверт, бережно достал из него листок бумаги, расцвеченный акварелью.

      Первое впечатление было – меня обманывают. Это не могло быть рисунком. Это цветная, мастерски выполненная фотография. Но шероховатость бумаги и некоторая расплывчатость красок на ней убеждали: портрет рисованный.

      Но до чего запоминающееся лицо!.. Плотно сомкнуты тонкие губы, сжаты крылья такого же тонкого носа, тревожно прищурены миндалевидные тёмные глаза, нахмурены чёрные брови. Невысокий чистый лоб и густые, красиво уложенные волосы.

      Моё долгое молчание, вызванное изучением портрета, Бубнов воспринял как недоверие к его работе. Он смущённо пробормотал:

      – Может, не совсем точно изобразил… Вечер был, да и видел-то человека мельком… Если бы он не в машине сидел, а в студии позировал, да при хорошем освещении…

      В том-то и дело, а он ещё оправдывался! Если ничего не сочинил, то – завидная зоркость у парня. Я дружески обнял его.

      – Всё хорошо. Этот портрет мы сегодня размножим, и… словом, спасибо!

      Он покраснел, как девушка, вскинул на меня повеселевшие глаза:

      – Тогда пойду? У меня скоро занятия.

      Попрощались, и он ушёл. Мне тоже не сиделось в кабинете, хотелось немедленно показать портрет оперативникам Белова: вдруг опознают в нём кого-нибудь из «крестников»?

      Но… Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все восхищались мастерством