Черным по белому (сборник). Аркадий Аверченко

провансаль!

      И бокал, и соусник, и провансаль – как две капли воды походили друг на друга: это были обыкновенные пощечины, и различные названия их служили просто какими-то символами.

      После провансаля буфетчик наделил парня «невытертыми рюмками», «закапанной скатертью» и какой-то «коробкой бычков».

      Когда парню приедалось однообразие ощущения, парень поворачивал лицо в другую сторону, и вторая, отдохнувшая, щека бодро выносила и «фальшивый целковый от монаха», и «теплое пиво», и «непослушание маменьке».

      Толстый купец, пивший в углу теплое пиво, восторженно глядел на эту сцену, делая машинально те же движения, что и буфетчик, и качая лысой головой в такт каждому удару.

      – Что это такое? – спросил я радостного купца.

      – Это, государь мой, наше русское волжское воспитание. Чтобы, значит, помнил себя. Сынок это евонный.

      – Да ведь он его как скотину бьет?!

      – Зачем как скотину?.. Скотину без пояснения лупят, а он ему все так и выкладывает: «Это, говорит, за соусник, это за теплое пиво». Парень, стало быть, и знает – за что.

      – И вы думаете, это помогает? – брезгливо спросил я.

      – Батюшка! А то как же? Да парень после этого ноги его будет мыть да воду пить!

      Я пожал плечами.

      – Если первая часть этой операции и имеет гигиеническое значение, то вторая…

      – Чего-с?

      – Я хочу сказать, что такое обращение делает человека глупым, забитым и тупым.

      – Ничего-с. Нас так тоже учивали, а посмотрите – и на слово ответим, и дело исделаем.

      Старая женщина подошла к стойке, поглядела на буфетчика и заботливо сказала:

      – Ну и будет. Ишь ты, упарился…

      – Мать ихняя, – кивнул на нее купец. – Строгая семья, правильная.

      Младший член этой семьи наконец избавился от «соусников» и «монашеских монет». Отец ударил его в последний раз, оттолкнул и, придвинув к себе стаканы, стал их перетирать. Сын взял тарелку и, в свою очередь, принялся тереть мраморную доску буфета.

      – Правильно, – сказал мне купец. – Удовольствие исделай, а работы не забывай.

      II

      Пароход подходил к большому городу. На палубе стоял здоровенный буфетчик, одетый по-дорожному, жена его и сын.

      – Ну вот, Капитоша, вот тебе такое мое слово: штобы от матери никакой жалобы, штобы пассажир был без ропоту и штобы – без бою стекла. Парень ты уже большой, многократно ученый – знаешь, как и что. Ключи тебе даны, доверие отцовское оказано – засим прощайте. Должен ты понимать свою самостоятельность.

      – Поблагодари папеньку, – крикнула мать. – Эх, народ теперь. Да я бы за это отцу… ноги бы мыть да воду пить!

      Эта странная формула исчерпывала, очевидно, все взаимоотношения младших к старшим. Выпитая вода являлась тем цементом, который неразрывно связывал членов семьи.

      Парень Капитоша опустил мутные серые глаза, конфузливо вздохнул и повалился отцу в ноги.

      – Благодарствуйте, тятя.

      – Ничего, что там. Лишь бы все как следовает.

      Вокруг них столпились пассажиры, с интересом следившие за этой сценой. Буфетчик расцеловался с женой и поклонился пассажирам.

      – Уезжаю я по делишкам, милостивые господа. Если что – не взыщите с парнишки, – молод он, робок. Не забудьте, поучите его.

      Лысый купец отозвался за всех:

      – Поучим.

      Зевнул и отправился спать… Ставились сходни…

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Когда пароход отчаливал от пристани того города, где буфетчик собирался устраивать дела, мать и сын стояли у перил и махали платками отцу, пришедшему последний раз проститься с ними.

      Ветер трепал белыми платками, и полоса воды между пароходом и пристанью все ширилась и ширилась. Когда пароход отошел шагов на сто, Капитоша перестал салютовать, всмотрелся в платок и показал отцу кулак. Отец что-то закричал с берега, но не было слышно.

      Капитоша облокотился спиной о перила, сложил на груди руки и строго сказал, глядя на мать серыми, мутными глазами:

      – Ну, мамаша… Идите спать!

      – Чего ж я пойду, дурашка. Солнышко-то еще не спряталось.

      – Идите спать! – бешено взвизгнул сын. – Говорят вам – идите! Кто тут хозяин? Вы или я?

      – Ох, ты ж, Господи, – пролепетала струсившая мать. – Поди ты, какой крикливый. Ну-ну… Иду-иду. Ты ж тут смотри, чтобы все…

      – Пошла, пошла!

      Оставшись один, Капитоша плюнул на ладони и попытался пригладить взъерошенные волосы. Потом сделал попытку выгнуть впалую грудь колесом. Ни то, ни другое не удалось ему. Он вздохнул и поплелся в буфет. Я с улыбкой последовал за ним – его поведение заинтересовало меня.

      Зайдя за стойку, Капитоша вынул бутылку французского шампанского, откупорил ее, открыл широко громадный желтый рот, в котором жадно извивался тонкий, сухой язык, и в две минуты