Ханморская Древучесть. Анна Гутиева

очень надо, чтобы получилось взлететь. Ом-м-м-ном-ном, – промычала древока, потом наморщила лоб, пытаясь разложить мысли по порядку, но они, как назло спутались. – Что-то еще было про Песню. Что же там было, вспоминай, вспоминай, – она постучала головой об Иву. – Ага, наверное, чтобы петь можно было во весь голос. Да, точно. Как же гудит в голове этот оммм-ном-ном.

      Ива засмеялась так, что корни повылезали из земли.

      – Предки услышали тебя, белая древока. Да будет по твоему желанию. А теперь беги, – и добавила счастливым голосом сама себе: – Впервые за много лет появилась надежда на дорогу будущего и для Мира.

      Золотой поток Песни просачивался в лес. Ива подтолкнула Душаню, и та, все еще под действием отвара, выпитого на посвящении, омномнома и Песни, поскакала по лесу, раскинув руки и смеясь.

* * *

      Ночной дождь смывал краски. Опустевшая Душаня шла домой. Вокруг нее порхали золотые искры Песни. Она собиралась незаметно прошмыгнуть в траву на холме, но ее встретили сельчане с факелами. Среди них жевала край передника заплаканная Соечка и грозно набычилась Брянка. Зия выступила впереди всех и решительно заявила:

      – До Посвящения ты могла петь, и мы закрывали глаза на твои чудачества, но после Посвящения ты подчиняешься законам Мира.

      Зия обернулась к древокам и грохнула обвинением:

      – Душаня нарушила великий Запрет и выпустила Песню. И… выбрала темную судьбу ивы. Она принесет древокам лишь несчастье. Уходи! Уходи от нас завтра на рассвете.

      Душаня оглядела всех, но древоки смотрели сурово и непреклонно. Даже Соечка не пошевелилась в ответ на приговор. Душаня отвернулась и скрылась в сор-траве на холме.

      Она протопала по половицам мокрую дорожку и затопила печку старыми засохшими ветками. Замотавшись в огромное полотенце, смотрела на пламя. В голове еще гудело. Душаня дернула плечом: казалось к спине прицепился чей-то взгляд. Она резко обернулась. Из темного окна на нее таращились мокрые буканожки, они хлопали глазами и беззвучно тарабанили по стеклу. Увидев, что Душаня их заметила, буканожки усиленно замахали лапками, усиленно выпучили глаза и принялись показывать на дом и на ливень. Она подскочила и распахнула окно. Цепочка буканожек засеменила к печке. Они благодарно кланялись маленькой древоке, пока в конце концов не уселись перед открытой печной дверцей.

      – Простите. В меня впихнули столько всего нового, что я забыла обо всем старом.

      – Жжж, – возмутились буканожки.

      – Ну да, вы не старые, – примирительно согласилась древока, – но я-то вся новая. Даже сверху.

      Она протянула к буканожкам белые руки, изрезанные черными узорами.

      – Жж-ж-ж, – восхитились буканожки.

      – Красиво? – спросила недоверчиво Душаня и погладила бороздки узоров. – Красиво.

      – Ж-ж-ж? – спросили буканожки.

      – Да много чего нового и убийственно непонятного, – Душаня поворошила ветки в печи[2]. – Вы знали, что Мир – это Ханморская древучесть? Звучит жутковато. Песня у меня от каких-то древостов. Почему они ушли, и зачем

2

Не пугайтесь, древоки знают, что многие деревья – их предки, и не рубят и не жгут своих сородичей. Дома сделаны из глины. В качестве топлива они чаще используют уголь или хворост, который собирают в лесу.