– ЭЙ! – Луженая глотка надорвала связки и приковала к палубе обоих задир. – Ко мне под навес, оба! И без глупостей! – Грубый капитанский возглас не допускал отказа.
«А как, однако, жаль…» – решил Гартиммер.
Лезвие топорика, помимо тепла утренней звезды, вобрало в себя фиолетовый холод угасающего сияния. Две стихии слились воедино. Обжигающий пламень подавлял власть сизого льда. А к вечеру все перевернется наоборот – соперник погрузит раскаленное светило в царство тьмы, желтые лучи уступят место облаку волшебной материи. И какая честь, что эта картина удостоила вниманием именно его – невзрачного налетчика драккара, нерадивого послушника и дамского угодника до мозга костей…
Конкуренты покосились друг на друга, ожидая глупостей. Пришлось отправиться к резиденции командира.
Коротышка, не доверяя, пропустил Бартира вперед и еще несколько мгновений не убирал топорик под ремешок. Хотя перед опорными стойками шатра спрятал. В тени ставки, подле опустелых ящиков провизии, восседал их лидер с человеческим черепом на коленях. Подвинулся бы он малость к борту, чуть-чуть подался вперед, но нет: сидит себе, как сыч, терпеливо выжидает. Видно лишь контуры могучего тела и спинку седалища.
– В край одурели? – Сурово вопросил глава – в твердом тоне преобладали ноты настойчивого, но рассудительного спокойствия. – Итак, жду объяснений.
Объяснений, которых не последовало. Темный силуэт флегматично наблюдал за виноватыми. В отличие от Бартира, Гартиммер не опускал взора.
– Финор, – сказал он, – мы уже…
– Для тебя, капитан Финор Рыбий глаз! – На сей раз голос надорвался, и в нем преобладали порывы раздражения. – С тобой мы позже поговорим, так что не зли меня, мальчишка! Гораздо любопытнее, как ТЫ пошел у него на поводу, Барт?
Коротышка запнулся и заморгал.
Здоровенная туша капитана едва накренилась вперед. Лысая татуированная голова показалось, а вместе с ней и сложный орнамент из округлых ветвистых узоров с неразборчивыми рунами по периметру.
«Этим волосатым ручищам позавидовал бы даже Тор…»
Все лицо великана испещряли неглубокие шрамы, являющиеся признаком перенесенных осложнений оспы. Вдоволь хватало и рубцов с трещинами, рваных ран, и разнообразных швов, оставленных ожесточенными поединками. Но наиболее красочным рисовался огромный след. Он разместился на лбу, щеке и подбородке. И только серая борода скрывала его малую часть. Бардовая полоса шрама пролегала ровно через все лицо, не оставляя без участия левый глаз, навеки ставший мутно-белым проклятием. Именно проклятием, ведь безжизненное бельмо давно утратило способность созерцать красоту мира и теперь сопровождает командира всюду, вызывая у людей страх или откровенную неприязнь. А может, и у него самого. Собственно, за бельмо его и прозвали Рыбьим глазом – нетрудно догадатсья.
– С каких