Чёрные крылья зиккурата. Морвейн Ветер

одна. Закрыла глаза и, преодолев боль, попыталась провалиться в сон. Она лгала. Не смела сказать вслух о том, за что до самой смерти будет себя презирать.

      «Ты служила даэву, жалкая тварь, – неумолимо настаивал голос внутри неё. – Ты предала всё, чему присягала».

      Золотые волосы, рассыпавшиеся по белым плечам, промелькнули у неё перед глазами.

      «Будь проклята их красота. Будь прокляты они все».

      Если бы валькирии верили в богов, Риана молилась бы своим, упрашивая простить за всё, что успела совершить. Но у валькирий были только храмы, в которых они поклонялись сами себе.

      «Ты не заслуживаешь, чтобы кто-то тебя искал, – подумала она. – Ты не заслуживаешь ни свободы, ни смерти. Мастер Инаро никогда не позволил бы тебе войти в храм, если бы знал, кем ты стала».

      Маркус уже почти покинул Колизей, когда дорогу ему преградило тучное тело распорядителя арены.

      – Многие были недовольны, патриций. Вы сорвали хорошее пари.

      Маркус поморщился. Говорить с Луцио было ниже его достоинства, но иногда приходилось делать и это.

      – Что вы хотите? Чтобы я вернул вам разницу?

      – Нет-нет, патриций. Кто-то был недоволен, кто-то напротив… Когда люди увидели вас на арене, ставки на местах подпрыгнули.

      Распорядитель понял, что ляпнул, и попятился назад. Маркус молча смотрел на толстяка.

      – Луцио, – сказал он неожиданно, – что вы будете делать с этой гладиаторшей? Завтра снова выставите её на пари?

      – Думаю, да. Что ещё я могу с ней делать?

      – Вы видели её? Она едва может встать. Такой боец только подпортит вам репутацию.

      – Она принесла мне немало денег, принесёт и ещё. Ну, отлежится немного.

      – Я бы дал вам денег прямо сейчас.

      – Сколько? – Луцио прищурился, будто принюхивался, пытаясь угадать, в каком кармане Маркус держит золото.

      – Скажем… сотню. Она при смерти, – напомнил Маркус, заметив, что распорядитель теряет интерес. – Ну, хорошо… пятьсот.

      – Патриций, знаете, сколько я на этой рабыне сделал за неделю?

      Маркус качнул головой.

      – Тридцать тысяч монет. Чистого золота, – сообщил Луцио. – И это до того, как люди поняли, на кого следует ставить. А теперь давайте подумаем. Рану можно прикрыть плащом. Стоит валькирия всегда кое-как. За это её и любят. Такое, знаете ли, воплощение Вечной Империи. Усталость и вселенское безразличие. Так, о чём это я…

      – Можете не продолжать. Какую сумму вы хотите?

      Распорядитель пожевал губами.

      – Никакую, патриций. Я не работорговец. Я рабов покупаю и делаю на них деньги. Если нужен крепкий боец, сходите на невольничий рынок.

      – Я понял. Удачи вам в коммерции, Луцио.

      Ложа, располагавшаяся двумя этажами ниже, чем ложа Цебитара, была несколько меньше. В ней на позолоченных диванах устроились с фруктами и вином всего двое мужчин. Однако стены здесь покрывали такие плотные складки бархата и шёлка, какие Маркус никогда бы позволить себе не смог.

      Два сидевших за столом