Птичка над моим окошком…. Анна Яковлева

не было, и Матвей сказал то, что первым пришло в голову:

      – Мне то же самое.

      – Тоже натрия бромид? – Аптекарша смотрела с подозрением.

      – Да, – с досадой пробормотал Матвей, – бромид.

      Конечно, раньше, чем он успел выкупить товар, ангелоподобное существо упорхнуло, оставив на память о себе аромат ветра и мокрого снега.

      Выскочив из аптеки, Степура принюхивался, как потерявшийся щенок, вертел головой в надежде взять след, обнаружить девушку если не на тротуаре, то на крышах домов, в ветвях деревьев или на перистых облаках – тщетно. Видение исчезло, как мираж, как галлюцинация.

      Ваза с цветами (семь белых полураскрытых голландских роз на высоких стеблях вперемежку с метелками аспарагуса) занимала все рабочее пространство, и Августа с раздражением сдвинула букет на границу между столами – ее и медсестры Татьяны Ивановны, с которой вела прием.

      Теперь ваза мешала видеть Татьяну Ивановну. Раздражение усиливалось, набирало мощь и уже готово было выплеснуться наружу.

      Угадав по сдвинутым бровям Августы настроение, Татьяна Ивановна сместила вазу чуть в сторону. Теперь букет закрывал календарь на стене, и Августа коротко, но выразительно вздохнула. Этот пациент с дискинезией желчновыводящих путей уже достал ее.

      У Дискинезии была фамилия и имя-отчество, но Августа их не помнила.

      Вообще, это свойство запоминать не пациента, а болезнь поначалу пугало. Августа отчетливо, во всех подробностях представляла эту самую дискинезию, а образ полнеющего и лысеющего поклонника помнила смутно.

      Поклонник был при деньгах, и как он попал в районную поликлинику, для Августы оставалось загадкой. Такие сейчас предпочитают частные клиники.

      – Утром Бовбель забегал, передал вам розы, – медовым голосом пропела медсестра. На ее нервном лице мелькнуло мечтательное выражение. – Где мои семнадцать лет?

      Бовбель – это и есть Дискинезия, вспомнила Августа. Спаси, Господи, и сохрани от такой фамилии.

      – На большом Каретном, очевидно, – буркнула она и устыдилась. Две бессонных ночи и/или целибат сделали ее неврастеничкой?

      Дверь открылась, впуская первого пациента. Августа придала лицу значительное выражение. Почему-то пациенты все время принимали ее за медсестру. И этот Бовбель (Августа метнула недовольный взгляд на вазу) тоже не отличался проницательностью.

      Вошедшая молодая женщина опустилась на стул сбоку от стола и для убедительности принялась кашлять. В этом кашле, кроме демонстрации, Августа на слух уловила тревожные звуки.

      – На что жалуетесь? – стандартно осведомилась она, открывая карту.

      – Кашель замучил, доктор.

      – Поднимите футболку, – сделав отметку в карте, попросила женщину Августа.

      Та безропотно подняла старенькую футболку и обнажила грудь, прикрытую видавшим виды застиранным лифчиком.

      Августа вставила в уши стетоскоп:

      – Дышите.

      В ушах раздался шум морского прибоя, на фоне которого какая-то безголосая птица выводила:

      – Фьюить, фьюить.

      Августа