Обожжённые словом. Владислав Писанов

1906 год. Набережная перед Университетом. Редкое солнечное утро поздней осени. Снег летит редкими крупными хлопьями. Студенты в форменных шинелях спешат на лекции. В одном из окон университета видна фигура. Молодой человек прижался лбом к стеклу. Он смотрит на улицу невидящими глазами. Это – молодой Максимилиан Фасмер.

      За спиной – студенческие столы и скамьи, расположенные амфитеатром. Внизу – кафедра. Аудитория заполняется, слышится студенческий гомон.

      Прямо за спиной Фасмера, заняв столы двух рядов, сгрудилась кучка студентов, человек 5-6. Они о чём-то оживлённо беседуют, жестикулируют, вдруг – громко хохочут. Один из группы студентов, Дмитрий Мануильский, что-то увлечённо рассказывает своим сокурсникам. Слышится: «Вчера, господа, сам имел честь лицезреть, как господин Шаляпин господина Бунина на закорках вынес из «Европейской». Тот был мертвецки пьян, господа. Я даже им дверь открыть сподобился на манер швейцара. Мы, кстати, тоже хорошо там погуляли…».

      Фасмер поворачивается к ним, продолжая думать о своём, внутреннем, проходит чуть далее, вниз амфитеатра аудитории, садится за стол.

      Мануильский, заметив Фасмера, делает картинный жест в его сторону.

      Мануильский: – О! Максимилиан! Мы опять тебе мешаем!

      Дмитрий Мануильский взывает к своей компании, привлекая к себе внимание.

      Мануильский: – Представляете, господа! В прошлом годе – смута, Кровавое воскресение, волнения масс, бесчинства полиции, а Фасмер капризно так заявляет: (как бы подражает противным голосом): «Нельзя ли потише с вашей революцией? К сессии готовиться невозможно…»!

      Студенты смеются.

      Сверху спускается темноволосая девушка с большими глазами, тетрадкой в руках. Это студентка-первокурсница Цезария Бодуэн де Куртенэ, дочка профессора университета, академика.

      Цезария: – Пустой вы человек, господин Мануильский, потому и звените громко! Вот и папа считает, что пустой. Пока вы про революции трезвонили, Максимилиан Фасмер прекрасную работу сделал о греческих заимствованиях, за которую университету не стыдно, а гордо.

      Мануильский (бубнит): – Знаем мы, как он делал эту работу….

      Эта реплика тонет в общем шуме. Однако Фасмер встаёт со своего места и поворачивается к Мануильскому:

      Фасмер: – Господин Мануильский, я вызываю вас на дуэль. Предлагаю сегодня после занятий переплыть Неву: с нашей набережной ниже по течению по ориентиру на Исаакиевский Собор. Господ Турбина и Лазарева приглашаю в секунданты. Побеждает тот, кто доплывёт.

      Студенты разом смолкают. Все поворачиваются к Дмитрию Мануильскому, ожидая ответа. Ясно, что зимнее купание может оказаться для дуэлянтов смертельным.

      Мануильский: – Что за дичь пришла вам в голову, Фасмер! Тоже мне Пушкин нашёлся, дуэли устраивать. Я и плавать-то не умею! (он хохотнул, апеллируя к товарищам, но те молчат). Может: кто дальше плюнет…? Кто в секунданты?

      Неловкую ситуацию прерывает звон колокольчика. Студент стоит возле кафедры, размахивает массивным колокольчиком, возвещая начало лекции.

      Цезария подсаживается к Фасмеру. Он продолжает стоять, наблюдая замешательство Мануильского. Она поднимает голову, говорит