Великий пост. Дневник неофита. Дарья Верясова

Елена оказалась права: проснулась я горячей и безголосой, и потому перед завтраком каждый счел своим долгом осведомиться у меня о самочувствии – уж больно смешно я пускала петуха.

      Подменившая меня паломница Таня с непривычки была не слишком расторопна, чем сердила Новеллу и заставляла ее неодобрительно коситься на меня. Трапезница Лена громко сообщала в мою сторону о своей температуре и кашле, подразумевая, что я ее заразила. В общем, утро не заладилось.

      Также выяснилось, что чистить креветки под пивко – это одно, а в промышленных масштабах под лечебный картофельный отвар – совершенно другое. Пока я, укутанная в три кофты, терзала морских гадов, Павла резала овощи на завтрашний салат, а Таня убирала со столов.

      – Фотиния, – обратилась она к Павле, задав какой-то пустячный вопрос.

      Та ответила и лишь потом удивилась:

      – Ты меня Фотинией назвала?

      – Ой, – смутилась Таня. – Прости! Ангелина!

      – Так я и не Ангелина. Я Павла, – спокойно пояснила кухарка.

      Мне всегда неловко за других в такие моменты, поскольку я и сама способна перепутать все на свете. Но Таня ездит в монастырь не первый год, и это странно.

      – Для меня ты все еще Ангелина, – отвечает она. – Никак не привыкну к Павле.

      – Мама тоже не привыкнет, – смеется Павла. – Год уже, а все равно меня Алей зовет. А отчим ей говорит: «Да зови ее Пашкой и не парься!»

      – А почему это имя, а не другое? – скриплю я.

      – Матушка так решила, – пожимает плечами Павла. – Раньше вообще смешно было: пока не привыкли, все в меня плевались. Подойдут, назовут Ангелиной, я им говорю, мол, Ангелина умерла, а они мне: «Тьфу ты! Павла!»

      – Кружек не хватает, – сообщает Таня. Она уже сервирует к обеду.

      Я спешу наверх. За время болезни перетаскала в келью чашек пять, и пора их постепенно возвращать на кухню.

      Наверху меня останавливает насельница Наташа. Она пришла сюда гладить.

      – Слушай, а где серый котик? В туалете его нет.

      – Он теперь москвич, – отвечаю я. – Его с выставки в семью забрали.

      И устремляюсь в свою келью. По выходе из нее Наташа вновь меня останавливает.

      – А люди, что его забрали, – воцерковленные?

      Вопрос поражает неожиданностью.

      – Понятия не имею.

      У Наташи загораются глаза.

      – Так они же могут через него к Богу прийти!

      – Через кота?

      – Да! – убежденно кивает Наташа. – Ведь все не зря! Они хорошие люди, раз взяли бездомного кота. Он их непременно в церковь приведет. А кто его самого в монастырь привел? Ты! Получается, что ты уже несколько душ спасла!

      Я улыбаюсь ее наивным рассуждениям и бегу дальше.

      Жаворонками заведует мать Феоклита.

      – А почему жаворонки? – спрашиваю я.

      И Феоклита рассказывает мне историю про сорок мучеников, которых морозили в озере, о том, как один не выдержал пытки и был наказан Богом и как, увидев это, мучивший их охранник закричал, что он тоже христианин, и сиганул в озеро.

      – М-м-м, круто, – сказала