Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести. Андрей Кокоулин

вернулась в ванную, прыснула в кулак, захохотала в голос и тут же зажала рот ладонями. Все, с ума сошла. И не говорите. Планида – это такое. Боль, беспокойство, нервы. Судьба. И безумие, сумасшествие. А раньше как-то жила без Юрчика и горя не знала. Ну, серьезно. Позволила, понимаете, кочаны донести. Намыливая голову, подумала: семнадцать тысяч семьсот сорок. А изначальная сумма была какая?

      В прихожей у зеркала Настя наскоро подвела глаза, провела помадой по губам, зачесала, взбила как могла мокрые волосы. Некогда сушить.

      – Юрчик! – позвала она, надевая сапожок.

      Ответа не было.

      – Юрчик!

      В приступе панике, прыгая на необутой ноге, Настя снова устремилась в гостиную.

      – Юр…

      Планида ее спала, скомкав простыню и закрывшись локтем от света. На месте. Планида на месте. Наверное, всю ночь ни в одном глазу. А она, как заведенная: Юрчик, Юрчик. С другой стороны, не совсем же без причины. Настя наскоро найденным в тумбочке карандашом написала: «Суп в холодильнике. Щи. Макароны с мясом в сковороде на нижней полке». Записку она оставила на кухонном столе, придавила ножом. Встанет – увидит. Куда денется? Увидит. Уже выходя, пожалела, что не добавила: «Люблю». Чуть не вернулась. В лифте, на лестнице, на выходе из подъезда эта недосказанность так и дергала изнутри. Почему-то на всякую ерунду времени хватило, а на самое важное – нет. Ну, щи. Подумаешь, щи. Даже если с той самой капустой.

      Потом забылось.

      Следующая отлучка случилась через неделю.

      Они смотрели какое-то шоу, Юрчик фыркал и комментировал артистов. «Ну, кочуют, – возмущался он. – Реально табором кочуют с канала на канал, из передачи в передачу, с теми же шутками, с теми же песнями, с теми же гримасами, нафталин сплошной, может даже со зрителями кочуют, арендовали зал с пенсионерами и возят их за собой. Прикинь, да? Мне, кстати, по делам завтра тоже придется откочевать. Так уж сложилось…»

      Настя даже не сразу сообразила, о чем он. Как так без перехода-то? Мне… тоже… он же не из кочевых…

      – Что? – спросила она.

      А в груди тренькнуло, будто истончившийся лед на реке под ногами.

      – Отлучусь, – сказал Юрчик, целуя ее в висок. – Завтра уеду.

      Настя поднялась из ласкового, цепляющего захвата рук и уперлась ему в грудь ладонью.

      – Куда?

      Хотела спросить строго, получилось с надрывом, будто на войну забирают.

      – Ну, такие вещи не говорят, – улыбнулся Юрчик.

      – По старым… – у нее даже горло перехватило. – По старым делам?

      – Да там… – Юрчик взъерошил свои волосы. – Ну, пообещал я одному человеку, что он может на меня рассчитывать. Давно уже. Все забылось, быльем поросло, а он припомнил. И отказаться я не могу.

      – Почему?

      – Не по понятиям это.

      – Но это опасно?

      Юрчик помедлил, и Настя поняла: опасно. Очень опасно! Так опасно, что перед ней надо изображать беспечную задумчивость. Заныл живот. А выше словно паучок пробежал по сердцу, вызывая короткий сбой в его работе.

      – Не, –