Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести. Андрей Кокоулин

обогнал его, когда оставалось пройти дом со скоропостижно скончавшейся пельменной на первом этаже и свернуть за угол. Лаголев сначала побежал следом, наливаясь злостью и отчаянием, потом понял, что не успеет.

      Будь все проклято.

      Выдыхая, он упер руки в колени. Мимо, ойкнув, проскочила какая-то девчонка, обмахнув штанину юбочными складками. Молодость. Тоже на автобус? Ну-ну. Но что-то он да, встал враскоряку…

      Лаголев распрямился. Ладно. Бог с ними со всеми. Со старухами. С дурами. С равнодушными идиотами. Бог им всем все припомнит. Жалко, уже потом, не в нынешней жизни. Ничего.

      Ему пришлось отсчитать двенадцать рублей смуглому водителю маршрутки, который будто караулил его неудачу с автобусом.

      – Ай, маладца! – сказал железнозубый водитель, когда Лаголев разобрался с мелочью. – Прахади, дарагой!

      Лаголев забрался на сиденье и уставился в окно, за которым пятнами поплыл мимо город. И жизнь вся так, в расфокусе, пятнами.

      Маршрутка подскакивала на трамвайных рельсах, и в Лаголеве, перемешиваясь, подскакивали внутренности и мысли. Он едва не проворонил свою остановку и, уже переехав, попросил высадить его на углу. Все, подумал, выскакивая наружу, Кярим теперь живьем съест. Ай, Саша, Саша, необязательный ты, да.

      И возразить будет нечего.

      Подбегая к широким ступеням, Лаголев невольно поднял глаза на жестяной, идущий волной козырек и буквы, дугой изгибающиеся выше.

      «Сельскохозяйственный рынок «Победа».

      В тамбуре, внутренние двери которого отсутствовали, как класс, Лаголев испытал привычное секундное замешательство. Запахи, шорох шагов, звон тележек, развозящих овощи и фрукты, шумное многоголосье с гортанными выкриками, людские суета и хаотичное, прерывистое – от прилавка к прилавку – движение его, человека, испытывающего дискомфорт от всего вышеперечисленного, заставляли каждый раз собираться с духом, чтобы преодолеть и окунуться.

      Не любишь? Люби!

      – Чего стоишь?

      Его подтолкнули сзади, и он, опомнившись, поспешил в дальний конец рынка, на бегу освобождаясь от куртки. Стол номер тридцать четыре. Пирамидки розовых помидоров. Рядок зеленых пупырчатых огурцов. Желтые попки абрикосов.

      – Здравствуйте, Кярим Ахметович.

      Между фермами потолочных перекрытий перепархивали воробьи.

      – Ай, Саша, опоздал ты.

      Кярим Ахметович был плотный, носатый азербайджанец. Его широкое, в малозаметных оспинках, плохо выбритое лицо гримасой выразило неудовольствие. Вскинув руку, он посмотрел на часы.

      – На десять минут опоздал, да?

      – Автобус, – выдохнул Лаголев.

      – Что – автобус, Саша? Ты – автобус? Я – автобус? Может быть, жизнь – автобус?

      Наклонившись, владелец места под номером тридцать четыре вытащил с полки из-под стола мятый белый халат.

      – Уехал автобус.

      – А ты остался, да? – Кярим Ахметович кинул халат Лаголеву. – Гульнар уже полчаса как ушла, я