Свободная. Синтия Хэнд

их на перилах крыльца, заходит в дом и возвращается с маминой кухонной метлой, черенок которой тут же разламывает на две части, словно это не дерево, а сухие спагетти. Одну из половинок он протягивает мне.

      Конечно, мне не следует так реагировать, но эта метла неотрывно связана в моих воспоминаниях с мамой. Ей нравилось танцевать с ней по кухне, распевая, как Белоснежка в мультике, песню «Трудись и напевай» и при этом не попадая в ноты.

      – Эй. Ты сломал мою метлу.

      – Прошу прощения, – говорит он.

      Я забираю половинку от черенка и, прищурившись, спрашиваю:

      – А как же мечи?

      – Кирпичик за кирпичиком, – повторяет он, а затем поднимает свое «оружие» с щеткой на конце и ударяет меня по икрам, вынуждая отпрыгнуть в сторону. – Сначала давай поработаем над твоей стойкой.

      Папа показывает мне, как удерживать равновесие, уклоняться и предугадывать выпады противника. Он учит пользоваться внутренними силами, а не мышцами и воспринимать лезвие – вернее, черенок метлы – словно продолжение своей руки. И вскоре я понимаю, что это сродни танцу. Он двигается, а я уклоняюсь, не отставая от него, стараясь, чтобы движения получались легкие и быстрые, позволяющие избегать его ударов, а не блокировать их.

      – Молодец, – подбадривает он.

      Не удивлюсь, если он слегка вспотел. Но меня радует, что мастерство владения мечом оказалось не таким уж сложным.

      Мне казалось, что это дастся мне так же трудно, как и полет, который поначалу совсем у меня не получался. Но сегодняшние упражнения показались мне довольно легкими.

      Наверное, в этом я пошла в отца.

      – Так и есть, – говорит папа с нотками гордости в голосе.

      И хотя мне хочется светиться от счастья и радоваться тому, что все идет так хорошо, в глубине души мне кажется это безумием. Кто в современном мире пользуется мечами? Я воспринимаю нашу тренировку как игру, некую забаву, когда бегаешь с папой по заднему двору, колотя друг друга палкой. И не чувствую в этом ничего опасного. Да, я держу черенок метлы, как меч, но большую часть времени еле сдерживаю смех от переполняющего меня веселья.

      Вот только от мысли, что придется взять в руки настоящее оружие, чтобы попытаться убить кого-то, меня охватывает ужас. Я не хочу никому причинять боль. Не хочу сражаться. Не хочу даже представлять подобное.

      От этой мысли я сбиваюсь с ритма, и папа приставляет свою половину метлы к моему горлу. Сглотнув, я смотрю ему в глаза.

      – На сегодня хватит, – объявляет он.

      Я киваю и отбрасываю свою половину черенка в траву. Солнце уже клонится к горизонту. На улице темнеет и холодает. Поэтому я обхватываю себя руками.

      – Ты молодец, – хвалит папа.

      – Ты уже это говорил.

      Я отворачиваюсь и пинаю упавшую сосновую шишку.

      Папа – всем известный своей крутизной парень, которого вызывают всякий раз, когда большим и страшным злодеям нужно надавать по попе. Пен говорил о нем так, словно в связке «плохой и хороший коп» он всегда играл роль плохого. Того, кто избивает преступников. Да и на старинных картинах всегда изображали,