Христов братец. Русские духовные стихи, легенды и сказки. Сборник

конечно, записана в первый раз» и что он ее «по крайней мере до сих пор никогда не слыхал».

      Таким образом, живая вера народной легенды, связывающая современность Достоевского с допетровской Русью, стала для писателя (в его поиске «благообразия» – современного «положительно-прекрасного человека», христоликого праведника, встреча с которым преображает всю жизнь) важнейшим источником живого Христа и этических основ народного сознания. Из этого источника народного религиозного духа Достоевский утолял свою духовную жажду. Во многом благодаря именно глубокому переживанию народной легенды, этого «Евангелия от народа», Достоевский – «великий христианский писатель», который, по словам В. В. Розанова, «страшно расширил и страшно уяснил нам Евангелие».

      К «Христову Братцу» обращается не только глубоко религиозный Достоевский, но и А. П. Чехов, у которого, как известно, были непростые отношения с церковью. Именно в живой народной вере (вспомним Липу из повести «В овраге») Чехов видел источник подлинных этических ценностей. В пасхальном рассказе «Казак» (1887) Чехов переносит сюжет «Христова Братца» на современные ему реалии. Легенда, как мы уже упоминали, строится на оппозиции доброго сына и злой матери: «немилостивая» к бедным мать, в отличие от своего сына, отказывается разговляться с Христом в образе нищего старика («Как увидала мать нищаго, больно осерчала: «Лучше, – говорит, – со псом разговеться, нежели с таким срамным стариком!» – и не стала разговляться»), поэтому в финале легенды мать оказывается в аду, а сыну уготовано место в раю. Чеховский рассказ строится на этой же оппозиции доброго мужа (мещанин Максим Торчаков) и его злой жены (Лиза): последняя запрещает мужу разговляться пасхальным куличом («паской»[14]) со встретившимся им на дороге больным казаком, который просит их об этом: «“Вот еще что выдумали! – сердито сказала жена Торчакова. – Не дам я тебе паску кромсать! С какими глазами я ее домой порезанную повезу? И видано ль дело – в степи разговляться! Поезжай на деревню к мужикам да там и разговляйся!” Жена взяла из рук мужа кулич, завернутый в белую салфетку, и сказала: “Не дам! Надо порядок знать. Это не булка, а свяченая паска, и грех ее без толку кромсать”». Для жены пасхальный кулич – это ритуальный фетиш, а не символ Христа (артос), агапы («трапеза любви»), поэтому милосердный поступок для нее невозможен.

      После возвращения домой мужа начинает мучить совесть за то, что он, послушав жену, не дал больному путнику кулича: «жалко мне казака. Ведь он хуже нищего и сироты. В дороге, далеко от дому, хворый…». Максим просит своего работника вернуться на дорогу, найти казака и отдать ему кусок кулича и «пяток яиц» (в «Христовом Братце» сыну не хватает одного пасхального яйца, чтобы похристосоваться в церкви с нищим (Христом), поэтому он приглашает Его домой), а затем, не дожидаясь его возвращения, он сам едет навстречу работнику, но казак бесследно исчезает, его никто больше не видел. Максим понимает, что встреча с казаком для них – это посланное

14

На юге кулич называют «пасхой» или «паской». – Примеч. А. П. Чехова.