Одержимый. Шарлотта Физерстоун

и плотные шторы, не была достаточно защищена от буйства ледяного ветра.

      – Я вспоминал, каким теплым был бриз, дувший с Босфора. Наверное, нам не стоило уезжать из жаркого Константинополя, – пробормотал Линдсей, поднимая штору и глядя на снежные вихри за окном. – А я почти забыл, как чертовски холодно бывает в Англии в декабре. Хотя столько снега в самом начале этого времени года – большая редкость.

      Уоллингфорд кивнул, попыхивая своей сигарой:

      – Эта проклятая стужа! Но три месяца назад, когда мы покинули Турцию, о зиме как-то не думалось. Мы вспоминали о других вещах – таких, как красота рощ осенью. Завывание ветра, проносящегося сквозь лес, который дует с вершин Молверн-Хиллз. Казалось, что мы вдоволь напутешествовались, не так ли? Мы горели желанием снова увидеть Англию.

      – Точно.

      И тем не менее, если бы все прошедшие месяцы Линдсеем не владела мечта об Анаис, он мог бы по-прежнему оставаться в Константинополе, проводя время в атмосфере пышного восточного декаданса. Последние месяцы Линдсей днями напролет пропадал в мире шелковых чадр и бархатных подушек, где единственным его спутником был опиум. Если раньше Линдсей лишь баловался, пробуя на вкус малые дозы наркотика, теперь его снедала неистовая тяга.

      – Сэр, – позвал один из лакеев, легонько постучав кулаком в заднюю стенку кареты. – Нам нужно остановиться, милорд.

      Хлопнув своей тростью по дверце экипажа, Линдсей дал понять кучеру, что нужно придержать лошадей. Когда скакавшая во весь опор шестерка серой масти резко остановилась, Линдсей распахнул дверцу кареты, зачерпнул неистово и сердито ворвавшийся в салон снег и с наслаждением растер лицо.

      От него не укрылось, каким краснощеким и дрожавшим был лакей, несмотря на бобровую шапку и множество слоев толстых шерстяных накидок.

      – Жеребец, запряженный ближе к месту кучера, встает на дыбы, милорд. Дженкинс говорит, что конь с трудом выносит этот холод.

      – Он еще не акклиматизировался, – бросил Линдсей через плечо, обращаясь к Уоллингфорду. – Я поскачу на нем оставшуюся часть пути. Это должно его разогреть.

      – Идиот! – завопил Уоллингфорд после того, как Линдсей вылез из экипажа. – Ты убьешься, скача на этом коне в такую погоду!

      – Я потратил на него целое состояние. И пусть меня черти возьмут, если я позволю ему умереть от холода! Он должен стать производителем для моих конюшен и наверняка не сможет отлично справиться со своими обязанностями, если замерзнет, не так ли?

      – Черт побери, Реберн, – заворчал Уоллингфорд, бросив сигару в сугроб. – Ты ведь знаешь, что я не позволю тебе скакать одному! Только не в эту погоду. Черт тебя дери, парень!

      Линдсей метнул в сторону друга беззаботную улыбку:

      – Поскакали, это будет совсем как в старые добрые времена, когда мы были безрассудными юнцами, которые сломя голову неслись галопом вниз по склону, – эх, пан или пропал!

      – В пору бесшабашной юности наши кости были не такими ломкими, –