Последний рейс «Фултона». Борис Сударушкин

– охрипший, бледный как смерть, – сидел за столом, рвал какие-то бумаги и, плечом прижав телефонную трубку к уху, кричал:

      – Некому, некому командовать! Формируем составы и отступаем. Снаряды уже на путях рвутся…

      – Зачем врешь, людей пугаешь? Мотай отсюда! Я буду здесь командовать! – выхватил трубку Громов.

      Дежурный обиделся, стал требовать документы.

      Никаких полномочий и официальных бумаг у комиссара не было. И он сказал начальнику станции почти миролюбиво:

      – Я бы тебя сейчас расстрелял, да некогда. Один вред от тебя. Марш отсюда, пока цел!

      – Мандат, говорю, давай! – начальник станции выпятил живот, форменный китель чуть не треснул.

      – Вот мой мандат! – военком выложил на стол тяжелую гранату. – Только что подписан, еще тепленький. Ну, какие тебе еще нужны документы?

      Начальник станции опасливо покосился на гранату. Быстро сориентировавшись, встал навытяжку:

      – Слушаю вас!

      Громов по-хозяйски сел на его стул, смахнул на пол бумаги.

      – То-то. Какие составы на путях?

      – Проездом кавалерийский полк.

      – Посылай человека за командиром. Что еще?

      – Состав с артиллерией. Но она на Колчака идет.

      – Вели разгружать.

      Пришел командир полка – угрюмый, с дергающимся от контузии лицом. С ним комиссар – худой белобрысый парень в опрятной солдатской рубахе.

      Этих убеждать не пришлось – поняли с полуслова. Уже через час цепь красноармейцев рассыпалась от Рождественской до Угличской улицы.

      В присутствии волевого, энергичного военкома начальник станции пересилил страх:

      – Какие будут еще распоряжения, товарищ командующий?

      Громов довольно покрутил ус – такое обращение ему понравилось.

      – Собирай рабочих, служащих. Чтобы ни один не болтался, за порядок на станции с тебя спрошу…

      Рабочие разгрузили четырнадцать трехдюймовых пушек, а артиллеристов нет. Военком сам побежал на станционный телеграф – здесь безусый, молоденький телеграфист с ткацкой фабрики. Нервничает: мать с отцом за Которослью, а он здесь без дела сидит. Увидев военкома, обрадовался, сразу взялся за ключ.

      – Кого вызывать?

      – Стучи по соседним губерниям, – приказал комиссар, продиктовал: – «В городе восстание, шлите отряды и по возможности артиллеристов».

      По телефону дозвонился до Московского вокзала.

      – Барышня! Дай мне дежурную комнату железнодорожной милиции.

      – А вы белый или красный?

      Военком хмыкнул, переглянулся с телеграфистом. Дернув кончики усов, шутливо ответил:

      – Вообще-то я брюнет, барышня. Но по убеждениям – красный.

      – Миленький, – зашептала телефонистка. – Не только милиции – и служащих нет.

      – Куда же они подевались?

      – Приходили белые, всех железнодорожников забрали. Остальные по домам разбежались. И я сейчас убегу, страшно.

      – Барышня! Подожди! Я тебе сейчас таких кавалеров пришлю – все страхи забудутся…

      И Громов