Киевский котёл. Татьяна Беспалова

снова хохот, мучительный и обидный, как порка розгами. Хотя кто же и когда меня порол? Ах, мама! Одиножды только, было дело, и как раз за свидания с Галюсей.

      – Я не думал… не думал… – пробормотал я.

      – Что? О чем? – переспросил Ангел.

      – Не думал, что у Ангела могут быть проблемы со зрением.

      – Ты жив, сынок, – сказал Ангел.

      Хохот Гали вовсе не затронул его. Наоборот, он сделался еще более усталым и печальным.

      – Это не могила, а землянка. Я не ангел, а военный врач, и, к сожалению, старший из командиров. Ну, это если принимать в расчет тех, кто способен самостоятельно передвигаться.

      – А я?

      К чему я задал этот вопрос? Разве я забыл, кто я? Я – Егор Иосифович Пискунов. Русский. 1918 года рождения. Воинское звание и номер части называть мне не положено. Да и не сдамся в плен ни за что.

      – Та ты шо? Не сдастся он! Та ты уже был бы в лагере, если б не я!

      И снова хохот. И снова мучительная досада и ревность. И снова она толкует о запретном.

      – О каком лагере говорит эта женщина? Послушайте, Ангел, она не так проста. Она никогда не была комсомолкой. Беспартийная и не во всем сочувствует… Мы с вами, как члены партии, обязаны вынести вопрос на партийное бюро…

      – О каком лагере? Да у тебя все в голове попуталось. Ангел у него партийный! – Женщина отерла с ярких щек слезинки, но рот ее все еще смеялся.

      – Да. Ему худо, – коротко ответил Ангел. – Но, может быть, действительно не стоит говорить об этом?

      – Та отчего же? Среди нас нет политруков, и неизвестно, увидим ли мы хоть одного партейного, прежде чем перемрем.

      Галя приблизилась ко мне, склонилась. Внезапно я услышал ее запах. Знакомый, будоражащий, он казался мне целительным, зато слова разили наповал.

      – Я сама оказалась в «Черной роще».

      – Где? – едва слышно переспросил Ангел.

      – Березовый лес. Там была стрелковая позиция наших артиллеристов. Все они или погибли под обстрелом, или попали в плен, а позицию заняли фашисты. Что там потом произошло – не знаю. Мы с Ермолаем там слишком поздно оказались. Всех фашистов до нашего прихода повыпотрошили, а их там было не менее тридцати человек.

      – Целый взвод! – хмыкнул Ангел, и я подумал, что он не верит словам Галюси.

      – Та кто его знает взвод, чи ни? А только животы у всех вспороты и еще… – Она всхлипнула. – Поотрезано у каждого все. Ну все, что можно отрезать у человека: нос, уши, остальное.

      – Фашисты – нелюди, – тихо проговорил Ангел.

      – Пусть нелюди, – ответила Галя. – Та только тот, кто сделал это, тоже сатана. Резал, как на скотобойне, каждого. Ни одного не пропустил. Мы хотели их хоронить, та где взять силы на столько могил? Та я и в Оржицу торопилась. Я и сейчас туда тороплюсь. Я к тому толкую, что немцы чи фашисты не могли сами же своих порезать так. Значит, кто-то другой резал. Страшусь предположить, кто это мог быть! Если не фашисты, то, выходит, наши. Вы-то не знаете, кто?

      Ангел покачал головой.

      – А ты, Егорушка? Ты тоже мог проходить через «Черную рощу». Она тут неподалеку.

      – Скажите,