Атаман. Черная месса. Андрей Воронин

слишком уж выспренне звучит.

      Здешняя зима не нравилась Крайневу – сплошная слякоть. Чем-то она напоминала зимы на Дону и Кубани – по-настоящему морозных дней и там выпадает немного. Главная разница в ветре – по степям он гулял круглый год. Зимой бывал сырым, настырным, пробирался под гимнастерку даже сквозь полушубок и офицерский китель. Скулил по-собачьи, завывал по-волчьи, рыдал, как рыдает женщина над трупом солдата. Одним словом, здорово досаждал.

      А вот здесь, в Германии, генералу не хватало этого ветра. Здесь серая пелена на небе никак не хотела сдвигаться с места, дождь и мокрый снег падали сверху вниз одинаково беззвучно.

      Человек в папахе серебристо-серого курпея еще раз перечитал воззвание, похлопывая нагайкой по голенищу сапога. Какой смысл радеть о чистоте русского языка, если этот документ проводит окончательный водораздел между казаками и русскими в немецком стане?

      Вскоре после Гражданской он писал в эмигрантской прессе, что казаки не могут закрыть глаза на Россию и устраиваться сами. Какой бы союз они ни заключили, как бы ни объединялись, Россия, если захочет, всегда раздавит их.

      Он помнил эти многолюдные сходки людей, проигравших главную в своей жизни войну. Озлобленных на судьбу, с претензиями к бывшим командирам и боевым товарищам, со своими путаными мыслями о том, что делать дальше, как сковырнуть большевиков. Каждый фанатично дорожил своей военной формой и холодным оружием, орденами несуществующей, рассыпавшейся в прах империи под двуглавым орлом.

      Но при всем том многие уже давно, с самого известия о расстреле императора и его семьи, не желали считать себя частью России. Готовы были отстаивать интересы только родного казачьего края. А в Москве и Петрограде пусть устраиваются как хотят.

      – Никогда казаки не поднимались против своей матери-России, не поднимутся и теперь, – доказывал генерал в насквозь прокуренном зале. – Говорить о казачьей самостийности – значит делать дело Кондратия Булавина, вести их прямою дорогою к виселице. Дело кончится, как в старой песне: «среди поля хоромами высокими, что двумя ли столбами с перекладиною».

      – А кто нам стяг самостийный дал, как не вы, ваше превосходительство? Кто его поднял над атаманским дворцом? – напомнил тощий казак с ис- синя-черным чубом и Георгиевским крестом.

      – Казакам не быть вне России! – не позволил сбить себя генерал. – Казаки – лучшая жемчужина царской короны. Вынуть их нельзя – они исчезнут, затеряются, будут стерты с лица земли. И не давайте себя убедить, что короны российской больше нет. Большевики убили государя, но у нас есть преемник – великий князь Николай Николаевич.

      Про себя он хорошо знал правоту станичника с иссиня-черным чубом. В апреле восемнадцатого, после взятия казаками Новочеркасска, круг «Спасение Дона» пригласил генерала Крайнева на пост временного атамана до созыва Большого войскового круга.

      В ту же ночь под аккомпанемент ружейной стрельбы на городских окраинах и глухого буханья пушек со стороны Батайска к нему явилась депутация из десятка офицеров и казаков.