Загадка для благородной девицы. Анастасия Логинова

на груди руки и прищурился, оценивая меня с головы до ног. А потом изрек:

      – Красивая вы, барышня.

      Право, на светское обхождение я и не рассчитывала, так что не удивилась и уж точно не оскорбилась. Ответ сорвался с языка сам собой:

      – И вы весьма недурны.

      Крестьяне притихли и зашушукались. Цыган хмыкнул вполне удовлетворенно, склонил голову к другому плечу:

      – А отчего ж не пляшете, барышня?

      – У меня при всем желании не выйдет столь же ловко, – честно ответила я.

      – Глупости говорите, ну-ка…

      И вдруг он схватил меня сразу за обе руки – да так резво, что шаль слетела с плеч. Потянул меня к танцующим, а я, только теперь испугавшись, отбивалась и пыталась вырваться. Право, не знаю, чем бы все закончилось, но к нам подскочил Вася, толкнув цыгана так, что тот попятился и едва не упал.

      – Руки убери прочь, собака! – Я не думала, что в глазах у робкого Васи может быть столько ярости. Вот теперь я по-настоящему испугалась. – Сказано тебе было не подходить к барышням! Вылетишь отсюда так, что только свист слышен будет!

      – Не вы меня на место взяли, не вам и гнать, – ухмыляясь, цыган оттирал ладонь, которой все же коснулся земли, и едко добавил: – барин!

      – Он обидел вас, Лидия Гавриловна? – Вася уже не слушал его, а торопился поднять шаль, соскользнувшую на землю. – Обидел? Вы только скажите!

      – Нет-нет, все хорошо, уверяю! Давайте просто уйдем?

      – Да, конечно…

      Напоследок он еще раз оглянулся на цыгана, но я сама взяла Васю под руку и поторопилась увести. Я ужасно боясь, что стычка получит продолжение.

      Обратный путь прошел в молчании по большей части – тем более что уже вечерело, а нам обоим хотелось добраться засветло. Лишь у ворот Вася все-таки не выдержал и заговорил:

      – Лидия Гавриловна… то есть Лиди… вы, наверное, ужасно злитесь, что я привел вас в деревню. Не стоило, я знаю.

      Он опять избегал смотреть мне в глаза и выглядел неловким – совсем не таким как там, на опушке.

      – Василий Максимович, я уверяю вас, что не злюсь. Более того, этот несчастный крестьянин меня даже не обидел…

      – Несчастный?! – хмыкнул чему-то Вася.

      – Вы говорите о нем так, будто давно знаете, – заметила я осторожно.

      Вася ответил мне не очень охотно, но все же ответил:

      – Это Гришка-цыган, наш конюх. Его здесь все знают. С детства, говорят, конокрадством промышлял, а потом осел здесь, в этих краях. В лошадях-то он, может, и разбирается, да только с каждого места его в конечном итоге прогоняли.

      – Раз он так плох, то зачем же вы его к себе в конюхи взяли? – резонно поинтересовалась я.

      Вася снова хмыкнул:

      – Будь моя воля, Лиди, я б его за тысячу верст близко к усадьбе не подпустил! Но цыгана Лизавета Тихоновна все приваживает, хозяйка наша!

* * *

      После ужина, когда я, переодевшись ко сну, сидела за бюро и писала письмо для Ольги Александровны, в мою дверь постучали.

      – Лиди,