Сахва. Александр Сергеевич Поляницин

замечательным человеком. Черный Lexus RX. Никогда бы не сел за руль этого автомобиля, если бы не был уверен, что все бойцы Организации, видевшие, что я использовал его, были мертвы. Он достался мне в идеальном состоянии, но я быстро внес «коррективы». На месте левого зеркала неряшливо торчали провода, словно лохмотья на месте вырванной конечности. На задней табличке с госномером было пулевое отверстие, от чего шестерка стала больше похожа на восьмерку. Задней левой фаре пришел конец. Переднего бампера более не существовало, отчего надменная морда Лексуса с несколько лукавым прищуром глаз-фар будто лишилась нижней челюсти и приобрела паническое выражение. Примерно так я представлял лицо героини дебютного романа Чака Паланика. Некогда черная глянцевая поверхность машины была покрыта грязью, пылью и липкими древесными почками. Я положил в салон Луи Виттон, кейс с отрубленными пальцами и поехал к камере хранения.

      Глава 4

      2 дня 18 часов 22 минуты до взрыва Реактора. Ночь.

      Над увязшей в рыхлой россыпи искрящихся звезд луной, похожей на перенасыщенную радиацией дыню, развалился бесконечным ковром лес – черный, как ночь, заполоненный таинственными звуками, кишащий жизнью. Согласно поверьям новозеландского племени маори, каждому вновь рожденному человеку соответствует одно проросшее дерево. И этот лес… сейчас казался исполинским бесформенным лохматым животным, обросшим жизнями, многие из которых уже перестали гореть. Каждое дерево было волоском на теле этой материальной сущности, а я, как блоха, копошился в ее меху.

      Исходя из того, что в мои планы не входило покидать поезд, когда он мчался по мосту через реку, остается предположить, что мне помогли. Неясно, чем была вызвана краткосрочная потеря памяти, но очевидно, что это хартлендцы решили избавиться от меня, не желая ехать в одном вагоне со столь омерзительным соседом. Они снова изгнали меня! Продолжая бег внутри гигантского древесного ворса, я почувствовал, как в заваленной шахте моей изувеченной психики пробудилось «нечто», что подвергалось захоронению уже не раз. Едва оказавшись в этом лесу, я пытался снова усыпить это отряхнувшееся от дремы «нечто», но оно упорно рвалось на поверхность.

      Я бежал по узкой тропинке, прогрызшей себе путь сквозь густое нагромождение деревьев. Одет был в одни лишь кеды, в которых ходил по вагону, используя их вместо тапочек – о чем теперь ни капли не жалею, – то есть был только обут. Я знал, что пробежал не менее десяти километров. До сих пор не сбил дыхания, хотя скорость бега была приличной. Кровь разогрелась, дыхательные пути прочистились, и все запахи ощущались особо остро. Нельзя было ни наслаждаться ароматом леса, которым делились деревья. Вот-вот они выдавят из себя почки, ознаменовав новый цикл, еще раз пробудив жизнь. Интенсивная работа ноздрей приносила особое удовольствие. Такого наслаждения от лесных ароматов я никогда не испытывал.

      Так всегда: когда неотложные дела требуют от нас полной вовлеченности, когда назойливые проблемы нагло набрасываются,