Возвращение. Светлана Вяткина

мы? Тоже не из подворотни, – смеялся Рубинчик. – Будем сыты, пьяны и с деньгами. Главное, добраться до настоящей Одессы.

      Каждый день артисты возвращались домой около трех часов ночи. Жили они в небольшой хибарке, рядом с кормилицей «Одессой». Выручку делили по-братски. Рубинчик ходил на базар, менял керенки на николаевские червонцы и драгоценности, создавая «золотой фонд». Они зашивали золото за подкладку гимнастерок и галифе.

      Однажды Рубинчик сказал:

      – Пора уносить ноги, не то нас мобилизует Петлюра. Чую запах пороха.

      Уйдя из Каменец-Подольска, они продолжали «гастролировать» в кабаках и притонах Проскурова, Жмеринки и прочих местечек, лежавших на пути к морскому порту. Публика везде была одинаковая, жилось вольно и сыто.

      Наконец прибыли в Одессу.

      – Одесса-мама! – радостно воскликнул Рубинчик, завидев море.

      Остановились на окраине, в захудалой еврейской гостинице.

      Назарову Одесса не понравилась: всюду вонь, грязь, крысы, на рынке – страшная дороговизна. Жизнь города держалась на трех китах: безработице, бандитизме, спекуляции.

      Рубинчик смотрел на свою родину другими глазами:

      – Одесса – чудный город, русская Америка! Здесь можно не работать и шикарно жить, надо только шевелить мозгами. Главное – знать, где и что можно дешево купить, а потом выгодно продать. Здесь кругом «наши». Видишь, улица Дерибасовская – какие гостиницы, кафе, магазины! А что за народ: греки, армяне, евреи – все коммерческие люди! Вот на этом самом месте, – Рубинчик ткнул пальцем в фонарь на перекрестке, – я торговал газетами, когда был мальчишкой. А в том кафе продавал все, что можно продать: золото, папиросы, сахар, муку. Но все же, согласен, не та уже Одесса. Толкнуть триста граммов сахарина теперь считается хорошим гешефтом.

      – Где ж мы будем работать? – спросил Назаров.

      – Ясно, что не на Дерибасовской – туда нас пока не пустят. У нас с вами другая публика, мы ведь «народные» артисты. Да и не больно-то разживешься с пьяных офицеров.

      Они спустились к одной из портовых улиц и увидели старый, почерневший от копоти двухэтажный дом с вывеской «Ресторан Парагвай». Хозяева – старик и старуха, оба евреи – встретили их приветливыми улыбками.

      – Шолом, ветхозаветные! Имеете музыку для танцев? – спросил Рубинчик.

      – Унзер публикум либт лустиге музик[9], – сказала старуха.

      – Зер гут! – подмигнул он Юрию.

      В тот же вечер они вышли к публике. Посетителями «Парагвая» были матросы, портовые грузчики, проститутки, мелкие спекулянты, контрабандисты, воры и прочая одесская шпана. Здесь часто случались драки. Публика была грубая, приходили главным образом потанцевать.

      Заработки пошли хорошие. Рубинчик по-прежнему крутился среди барыг, добывая золото.

      Так прошло несколько месяцев беспечной жизни. С севера доходили тревожные слухи о том, что к городу приближается война. Однажды утром на рейде появились корабли союзников.

      Началась высадка французской и греческой пехоты, а также артиллерии и танков.

      Рубинчик

9

Наша публика любит веселую музыку (идиш).