Возвращение. Светлана Вяткина

В зале танцевали под рояль, а в кабинете хозяина шла напряженная игра в «железку». Около пяти часов утра дом облетела весть: банкир Бутылкин выиграл у купца Ползунова четырехэтажный дом на Тверской. Среди гостей начался ажиотаж, все поспешили в кабинет, чтобы поздравить хозяина. Бутылкин с видом победителя снисходительно принимал поздравления.

      Напротив, опустив всклокоченную голову, сидел проигравшийся в пух и прах Ползунов. Его бледное лицо казалось маской, даже потухшая папироса в углу рта не шевелилась. Бутылкин великодушно обратился к Ползунову:

      – Желаете продолжать игру? Может, хотите отыграться?

      – Я знаю, что не отыграюсь, – хрипло ответил Ползунов. – Да у меня и нет больше ничего, кроме жены и детей.

      – На жен и детей не играю, – развел руками Бутылкин и закурил папиросу. – Итак, игра окончена?

      – Окончена.

      – Вы не отрицаете, что проиграли мне дом?

      – Нет.

      – Свидетели игры, – обратился Бутылкин к сидящим за столом игрокам, – запомните это заявление. – Моя жена, – обратился он к Ползунову, – уже сообщила по телефону вашей супруге, что вы заночуете у нас. Сейчас пять часов утра, вам нужно отдохнуть. Днем у нотариуса мы официально оформим дело. Согласны?

      – Да.

      Ползунов встал и, пошатываясь, как пьяный, вышел из комнаты.

      Бутылкин начал подробно рассказывать гостям о ходе игры. Ему внимали с подобострастным восхищением. Неожиданно раздался выстрел. На какой-то момент все приросли к своим местам, затем бросились по коридору к уборной. Дверь была заперта изнутри. Лакей взломал ее. На бело-голубом кафеле лежал мертвый Ползунов с простреленной головой. Рядом в луже крови валялся его револьвер.

      Пользуясь общим замешательством, Юрий бросился в переднюю, быстро оделся и выскочил на улицу. Он почти бежал, захлебываясь утренним воздухом и слезами. «Покончено с пажами, кутежами, купцами, их женами! Какая же я скотина! Боже, какая скотина! Господи, прости меня…»

      На Театральной площади, отдышавшись, он свистнул извозчика.

      Марика повзрослела как-то враз. Никто не заметил, когда и каким образом милая озорница превратилась в гордую красавицу. Наивную непосредственность сменила надменная самоуверенность, словно она уже имела какие-то тайные знания и жизненный опыт. На самом деле не было ни того, ни другого. Унаследовав от матери красоту, а от отца ироническое отношение к жизни, она выросла умной, волевой и весьма язвительной девицей. Чувствительность Марика презирала, сама никогда не плакала на людях и высмеивала это в других. Она не разрешала себе женских слабостей, а когда сердилась, то повышала голос и отпускала колкости. Впрочем, она была еще в том возрасте, когда девичий гнев умиляет и кажется забавным. Науками она не интересовалась, но по инерции училась хорошо, уделяя наибольшее внимание иностранным языкам, дабы считать себя культурным человеком. Русскую литературу Марика в грош не ставила, считая ее «занудным поиском души в кишках». Тургеневских женщин считала «психичками»,