Белый, красный, черный, серый. Ирина Батакова

в кулачном бою кохров с комусами[5] ему досталось, но зубы целы, и двух вайнахов он положил – теперь сияет.

      – Ты о чем? – спрашивает Рита.

      – О сегодняшнем приговоре.

      Рита фыркает и хмурится, сбивает с ветки снег варежкой:

      – Нашла о чем думать.

      – Мы все должны об этом думать! – грозно басит Юрочка, изображая голос прокурора. – Эй! Ну что вы такие мрачные, девчонки, а? Что, стремно вам? У-у-у! – Юрочка забегает во фронт и, высоко задирая свои длинные голенастые ноги, идет к лесу задом, а к нам передом. – Рита, Ритуля, страшно тебе, да? В очи зри мне, отроковица! Молви сердцем не лукавя: чего боишься ты, капитанская дочка? А-а! Дай догадаюсь! Что папаню твоего за ноздрю схватят, и он тебя сдаст по статье 59-12б? И будешь ты принародно, на всех экранах страны, предана лютой казни в своем заморском контрафактном хиджабе?

      – Я смерти не боюсь.

      Юрочка выбрасывает руку навстречу ей:

      – Нийса ду[6]!

      Рита бьет его по ладони. Юрочка на ходу поворачивается на каблуке, словно ее удар придал ему угловую скорость, и продолжает шагать вперед уже спиной к нам, театрально воздев руки горе и распевая:

      – Никтоже да убоится смерти, свободи бо нас Спасова смерть, угаси ю, иже от нея держимый, плени ада, сошедый во ад!.. Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа?..

      – Ты какой-то чудной в последнее время, – говорит Рита. – Как помешанный.

      – Правда? – он смеется. – А может, и так.

      – Может, ты влюбился?

      – А может, и влюбился!

      – И в кого же?

      – Не скажу, – он загадочно сияет.

      – Ну, скажи, скажи… – не отстает Рита.

      – Ладно. Но только на ушко. Каждой по секрету.

      Он быстро наклоняется к Рите, я отвожу глаза. Затем ко мне, выдыхает: «В тебя!».

      Рита смотрит на меня почему-то победоносно и с жалостью.

      Я не успеваю понять, что произошло, – какая-то тень метнулась от дерева к дереву.

      – Что это? – вскрикивает Рита.

      – Где? – оборачивается Юрочка.

      В наступившей тишине треснула ветка. Из-за ствола появилась черная фигура. Демьян Воропай.

      – Маршалла, брателло! – Юрочка мгновенно принял свой обычный вальяжный вид. – Какого лешего ты один? И что ты тут делаешь?

      – Дрочу, – сказал Воропай, пожимая протянутую Юрочкой руку. – Кстати, я дрочу правой.

      Он бросил тяжелый косой взгляд в нашу с Ритой сторону.

      – Как ты вульгарен, мой друг, – вздохнул Юрочка, невольно вытирая ладонь, которой поздоровался с ним, о штанину.

      Воропай у нас инопланетянин. Шесть лет назад его семья сгорела в пожаре. Год он провел в психиатрической лечебнице, а когда вернулся в интернат, попал в наш класс. Нам тогда было по десять-одиннадцать, а Воропаю уже двенадцать, но выглядел он еще старше – из-за странной одутловатости лица и угрюмого, неприятно рассеянного взгляда: вроде, вглядывается в тебя, а не видит. На самом деле, вся

5

Комусы – члены Коммунистическо-мусульманской партии молодежи (все ученики медресе, достигшие 14-ти лет).

6

Чеченский: «это правильно».