Дюна. Фрэнк Герберт

за воротник своего одеяния и извлекла темные ножны. Из них выдавалась темная рукоять с бороздами для пальцев. Она взяла ножны в одну руку, рукоять в другую, обнажила молочно-белое лезвие, подняла острием вверх. Казалось, лезвие светилось, оно было обоюдоострым, сантиметров двадцать длиною.

      – Вы знаете, что это, миледи? – спросила Мейпс.

      Это мог быть, поняла Джессика, лишь знаменитый арракийский нож-крис. Ни одного из них никогда не вывозили с планеты, и известны они были только по слухам и туманным намекам.

      – Это нож-крис, – сказала она.

      – Есть другое слово, которое не называют, – сказала Мейпс. – Вы знаете его? Что оно означает?

      И Джессика подумала: «Вопрос не случаен. Эта женщина из Вольного народа осталась, чтобы служить мне… Зачем? Если я отвечу не так, она нападет или же… что? Она хочет знать, известно ли мне это слово. Ее титул, Шадут – слово чакобсы. Нож на этом языке – делатель смерти. Она норовиста, уже теряет терпение. Пора отвечать. Медлить опасно, но опасно дать и неверный ответ».

      Джессика сказала:

      – Это делатель…

      – Эйе-е-е-е-е! – простонала Мейпс. В голосе ее слышались горе и облегчение. Она задрожала всем телом, и нож в ее руке разбрасывал во все стороны отблески.

      Джессика напряженно ждала. Она собиралась было сказать, что нож есть делатель смерти, и добавить древнее слово, но все ее знания, весь опыт, позволявший понимать смысл как будто случайного сокращения любого мускула, протестовали против этого.

      Ключевым было слово… делатель.

      Делатель? Делатель.

      Но Мейпс все еще держала нож словно бы наготове, и Джессика произнесла:

      – Неужели ты думаешь, что я, искушенная в мистериях Великой Матери, не знаю о делателе?

      Мейпс опустила нож:

      – Миледи, пусть пророчество известно давно, но миг откровения потрясает.

      Джессика подумала о пророчествах, о семенах Шари-а и Протект Профетикус, которые столетия назад посеяла здесь сестра из Миссионарии Протективы. Вне сомнения, ее давно уже не было в живых, но цель достигнута – защитные легенды владели душами этих людей, ожидая часа, когда понадобятся Бинэ Гессерит.

      И вот этот час настал.

      Мейпс вставила лезвие в ножны и сказала:

      – Этот клинок нефиксированный, миледи. Держите его на теле. Если вы снимете его на неделю, нож начнет разлагаться. Он ваш, этот зуб Шай-Хулуда. Ваш до конца жизни.

      – Ты вложила в ножны клинок, что не вкусил крови, Мейпс!

      Судорожно охнув, Мейпс выронила ножны и крис в руку Джессики и распахнула на груди коричневое одеяние.

      – Бери воду моей жизни!.. – закричала она.

      Джессика обнажила нож. О, как он блестел! Направив его острие на Мейпс, она увидела, что женщину охватила не паника, не смертельный ужас – нечто большее.

      «Острие отравлено?» – подумала Джессика. Подняв кончик ножа, лезвием она осторожно провела над левой грудью Мейпс. Из царапины обильно выступила кровь, сразу же остановившаяся. «Сверхбыстрая коагуляция, – поняла Джессика, – мутация, способствующая