Взгляд в прошлое. Великая Победа над фашизмом. Нелли Копейкина

отражалась радость. А потом нам долго аплодировали. От волнения и радости глаза наши сияли и были влажны от слез. После концерта Софья Яновна сказала:

      – А теперь угощаем всех! Мы стали разливать молоко по стаканам и угощать воинов. И все дружно выпили… за победу! Когда мы с Катей обменивались воспоминаниями, мужчина с умилением смотрел на нас, как на детей.

      – Кать, а помнишь, как мы навещали умирающего?

      – Помню, как не помнить, – и она лукаво и в тоже время нежно посмотрела на своего спутника.

      – Как мне его было жаль! Он такой молоденький был. И от молока-то он тогда отказался. Увидел, что мы чуть не плачем, нас стал подбадривать… Я слышал, ты потом ходила дежурить в госпиталь?

      – Да…

      – А тот… долго еще жил? – робко спросил я. – Ты его видела?

      – А как же, видела, видела… и молоко топленое он у меня пил. – И озорно улыбаясь, добавила:

      – Вот уже около тридцати лет смотрю на него… узнаешь? И она обняла сидящего рядом мужчину…

      Георгий Бурцев

      г. Москва

      Миронов и Дуся

      В стрелковой роте его считали странным, а во взводе и вовсе долго называли блаженным, до того дня, когда политрук под видом своего дня рождения налил ему стакан водки. Миронов был после наряда и очень скоро уснул прямо за столом. Политрук обшарил его карманы и вещмешок. Нашел записную книжку. В ней короткое стихотворение.

      Дочка, Дуся-дорогуся,

      Я с победою вернусь

      Будь уверенной. И пусть

      Нас с тобой покинет грусть

      Так что ты не очень хмурься,

      И тем более не дуйся.

      Слушай деда и бабусю,

      Лапка, лапочка, лапуся,

      Дорогая моя Дуся.

      Здесь же были и две фотокарточки. Миронов с женой. На отдельной – он с девочкой подростком

      Алексей женился сразу после срочной службы в начале тридцатых. Жена умерла при родах. Девочку назвали Дусей. Алексей души не чаял в дочке. Но после смерти жены оставил ребёнка на попечение своих родителей и ушел добровольцем на Халхин-Гол. Потом был недолгий период пребывания рядом с дочкой. Затем случился Маннергейм. Теперь вот – Гитлер.

      Миронов вечно что-то мурлыкал, напевая себе под нос. Иногда можно было наблюдать необъяснимую улыбку на его лице. Впрочем, письма он получал чаще всех и в основном, написанные детской рукой его несравненной Дуси.

      На фронт Алексей попал не сразу. Не отпускали его. На заводе ценили, дали бронь как специалисту, к тому же знали: вдовец, да ещё с ребёнком. Да и родители отговаривали: хватит, навоевался. Однако, как только попёр Гитлер он сразу же начал проситься на фронт. Всякий раз ему давали от ворот поворот. Но потом махнули рукой и дали предписание явиться по месту формирования резерва. Поэтому в роту он попал в аккурат только ко Ржеву, осенью сорок второго.

      Обстановка тогда менялась по несколько раз в день.